О. Генри - Деловые люди (сборник)

– Рюмку зеленого шартреза, – приказал Мерритт официанту.

– Натурального виски, – вздохнул «Репейник». – Ты платишь, ренегат.

– Виноват, но заслуживаю снисхождения, – сказал Мерритт, – ты не можешь этого понять, «Репейник». Здесь такой комфорт, в Нью-Йорке, что…

– Одолжи мне, пожалуйста, твою нюхательную соль, ты, мисс Салли! – воскликнул «Репейник». – Если б я не видел своими глазами, как ты однажды отшил трех вооруженных бахвалов из Мазатцай-Сити с незаряженным револьвером в руках…

Голос «Репейника» заглох в глубоком огорчении.

– Сигар! – сурово крикнул он официанту, чтобы скрыть свое волнение.

– Пачку турецких папирос, – сказал Мерритт.

– Ты платишь, – сказал «Репейник», с трудом скрывая свое презрение.

В семь часов они пообедали в рекламирующемся в газетах ресторане. Там собралось блестящее общество. Сливки. Оркестр играл увлекательно. Не успеет официант передать дирижеру денежный привет от какого-нибудь гостя, как вся капелла моментально загудит.

За обедом Мерритт старался уговорить приятеля. «Репейник» был старым его другом, и он любил его. Он уговорил его попробовать коктейль.

– Так и быть, ради старой дружбы выпью стакан этого отхаркивающего, – сказал «Репейник», – но предпочел бы натурального виски. Ты платишь.

– Ладно, – ответил Мерритт. – А теперь посмотри карточку кушаний. За что ты зацепишься?

– Что за чертовщина! – воскликнул «Репейник», выпучив глаза. – Неужели в этом фургоне-кухне имеются все эти харчи? Да тут их до черта! Это что? Пюре из ля… ля… из лягушек, что ли? Я пас! Господи помилуй! Да тут хватит снеди на двадцать объездов. Валяй, я посмотрю.

Блюда были заказаны, и Мерритт обратился к винной карточке.

– Мэдок здесь недурен, – предложил он.

– Ты – доктор, тебе лучше знать, – заметил «Репейник», – а я уж лучше натурального виски. Ты платишь.

«Репейник» осмотрелся кругом. Официант приносил блюда и убирал порожние тарелки. Он наблюдал. Он видел веселую нью-йоркскую толпу.

– Как там были дела со скотом, когда ты уехал из Гилы? – спросил Мерритт.

– Хороши, – ответил «Репейник». – Видишь госпожу в красном шелку с крапинками – там, за столиком? Н-ничего! Я бы позволил ей разогревать свои бобы у моего походного костра. Да, со скотом дела ничего. Она красива, как тот белый мустанг, которого я видел однажды на Черной реке.

Когда подали кофе, «Репейник» протянул одну ногу на ближайший стул.

– Ты говоришь, Длиннорогий, город комфортабельный? – раздумчиво сказал «Репейник». – Да, комфортабельный город. Это не то, что в степи при северном ветре. Как ты назвал эту механику, Длиннорогий? Соус кумберленд? Ничего! Съедобно! И даже очень! Этот белый мустанг удивительно поворачивает голову и встряхивает гривой, погляди-ка! Я думаю, если бы мне удалось продать мое ранчо за приличную сумму, я бы…

– Гьярсонг! – неожиданно рявкнул он так, что парализовал все ножи и вилки в ресторане.

Официант подплыл к столу.

– Еще два этих – как их там – коктейля! – приказал «Репейник».

Мерритт посмотрел на него и многозначительно улыбнулся.

– Это я плачу, – сказал «Репейник», выпуская клуб дыма к потолку.

Немного раньше начала настоящего столетия некий Септимус Кайнсолвинг, старый ньюйоркец, сделал великое открытие. Он первый открыл, что хлеб печется из муки, а не из видов на урожай. Угадав, что урожай будет неудовлетворительный, и зная, что биржа не имеет ощутительного влияния на произрастание злаков, мистер Кайнсолвинг удачным маневром захватил хлебный рынок.

В результате получилось, что когда вы или моя хозяйка (до гражданской войны ей не приходилось ударить пальцем о палец: об этом заботились южане) покупали пятицентовый каравай хлеба, вы прибавляли два цента дополнительно в пользу мистера Кайнсолвинга в виде благодарности за его прозорливость.

Вторым последствием было то, что мистер Кайнсолвинг вышел из этой игры с 2 миллионами долларов припеку.

Дан, сын мистера Кайнсолвинга, был в колледже, когда проделывался этот математический опыт с хлебом. На вакации Дан вернулся домой и нашел своего старика в красном шлафроке за чтением «Крошки Доррит» на веранде своего почтенного особняка из красного кирпича в Вашингтон-сквере.

Он удалился на покой с таким запасом добавочных двухцентовых монет, отторгнутых им от покупателей хлеба, что если бы вытянуть эти монеты в одну линию, она обмотала бы земной шар пятнадцать раз и сошлась бы концами над государственным долгом Парагвая.