Джек Керуак - В дороге

Под быструю «Мамбо-джамбо» мы с девицами закружились в бешеном танце. Сквозь собственное бредовое состояние мы начинали видеть, насколько они разные. Да, девицы были бесподобные! Удивительно, что самая неуемная из них оказалась наполовину индианкой, наполовину белой, и было ей всего восемнадцать. Она приехала из Венесуэлы и походила на девушку из приличной семьи. Одному Богу известно, зачем ей понадобилось в таком возрасте, с такими пухлыми щечками и невинными глазами становиться в Мексике проституткой. Наверняка ее довела до этого какая-то страшная беда. Пила она, не зная меры, и останавливалась только тогда, когда казалось, что ее того и гляди стошнит от последней рюмки. К тому же рюмки она то и дело опрокидывала, что было неплохим способом заставить нас как следует раскошелиться. Вырядившись средь бела дня в тонкий халатик, она лихо отплясывала с Дином, висла у него на шее и молила, молила обо всем на свете. Дин так одурел, что не знал, с чего начать – то ли с девушек, то ли с мамбо. Наконец они умчались в сторону кабинок. Мне досталась нудная толстая девица со щенком. Она страшно разобиделась, увидев, что я невзлюбил собачонку, которая то и дело норовила меня укусить. Решив пойти на компромисс, девица унесла щенка, однако, когда она вернулась, меня уже заарканила другая, поаппетитнее, но тоже не из самых лучших. Эта сразу повисла у меня на шее, как пиявка. Я пытался вырваться из ее объятий и подобраться поближе к шестнадцатилетней чернокожей девчонке, которая сидела в другом конце зала, угрюмо разглядывая собственный пупок сквозь приоткрывшуюся в коротеньком платьице щель. Вырваться мне так и не удалось. Стэн занялся пятнадцатилетней девочкой с кожей цвета миндаля и в платье, которое было застегнуто на несколько пуговиц вверху и на несколько пуговиц внизу. Все это было чистейшее безумие. Через ближайшее окно за нами наблюдало не меньше двадцати человек.

В какой-то момент появилась мать чернокожей малышки – скорее, даже не чернокожей, просто смуглой. Когда я это увидел, мне стало стыдно добиваться той, кого я по-настоящему желал. Я позволил пиявке увести меня в глубь заведения, где, словно во сне, под грохот и рев установленных внутри дополнительных громкоговорителей, мы с полчасика испытывали пружины кровати. Это была простенькая квадратная комнатенка с деревянными перекладинами вместо потолка, с образком в одном углу и умывальником в другом. Темный коридор оглашался девичьими криками: «Agua, agua caliente!» – что значит «горячая вода». Стэн с Дином тоже исчезли. Девица моя запросила тридцать песо, или около трех с половиной долларов, а потом принялась сверх того вымаливать еще десять песо, сочинив при этом длинную невразумительную небылицу. Я не знал счета мексиканским деньгам; знал я только одно: у меня не меньше миллиона песо. Я швырнул ей деньги. Мы снова помчались танцевать. У полицейских был все тот же скучающий вид. Динова венесуэльская красотка втащила меня через какую-то дверь в еще один чудной бар, который, судя по всему, тоже принадлежал публичному дому. Молодой буфетчик, протирая бокалы, разговаривал со стариком с подкрученными кверху усами, а тот сидел и с пеной у рта что-то доказывал. И там был громкоговоритель, захлебывавшийся звуками мамбо. Казалось, одурманен весь мир. Венесуэла повисла у меня на шее и принялась выпрашивать выпивку. Буфетчик, мол, ей не нальет. Она все просила и просила, а когда он наконец дал ей рюмку, она ее расплескала, и на этот раз уже не нарочно – я увидел досаду, мелькнувшую в растерянном взгляде ее несчастных, глубоко запавших глаз.

– Ничего страшного, крошка, – сказал я ей.

Мне приходилось поддерживать ее на табурете: она то и дело с него соскальзывала. Никогда я не видел более пьяной женщины, а ведь ей было всего восемнадцать! Я купил ей еще одну порцию. Взывая к состраданию, она изо всех сил дергала меня за брюки. Рюмку она опорожнила залпом. У меня не хватило духу заняться ею вплотную. Моей-то девице было лет тридцать, и следила она за собой куда лучше. Обнимая усталую, исстрадавшуюся Венесуэлу, я хотел одного: увести ее в комнатку, а там раздеть и просто с ней поболтать – и в этом пытался себя убедить. А сам безумно желал и ее, и маленькую смуглянку.

Бедняга Виктор! Все это время он стоял на медной поперечине, прислонившись спиной к стойке, и с удовольствием подпрыгивал, чтобы лучше видеть, как куролесят три его американских друга. Мы угощали его выпивкой. При взгляде на женщин глаза его загорались, но он стойко держался, потому что был верен жене. Дин то и дело совал ему деньги. Средь всей этой безумной неразберихи мне однажды представился случай увидеть, что вытворяет Дин. Он совершенно потерял рассудок и даже не узнал меня, когда я пристально посмотрел ему прямо в глаза. «Да, да!» – только и сказал он. Казалось, этому не будет конца. Все словно происходило в нескончаемом фантастическом сне, в арабском послеполуденном сновидении, в другой жизни: Али-Баба, и узкие улочки, и куртизанки. И снова я умчался со своей девицей в ее комнатенку. Дин со Стэном поменялись девушками. На какое-то время мы исчезли из виду, и публике пришлось дожидаться возобновления зрелища. Длинный день был уже не таким жарким.