Мервин Пик - Мальчик во мгле и другие рассказы (сборник)

Автобус летел, словно сказочный зверь, унося меня в волшебную землю.

Но увы – едва подъехали мы к Мейферу, нас подолгу стали задерживать, и не раз. Мне стало беспокойно. Когда же автобус достиг Шафтсбери-авеню, мне оставалось лишь три минуты, чтобы добраться до бюро.

Казалось странным, что, пусть свет солнца и сиял в сочувствии к моей женитьбе, уличное движение предпочитало мне препятствовать. Я ехал на верху автобуса, а здание мне очень наглядно описали, поэтому едва мы свернули на Кембридж-Сёркус, я тут же сумел его узнать. Мы поравнялись с местом моего назначения, но тут движение встало опять, и мне представилась идеальная возможность немедленно высадиться подле самого здания.

Чемодан стоял у моих ног, и я, нагнувшись за ним, заглянул в окна второго этажа – ибо то была одна из тех комнат, где мне вскоре предстояло стать мужем.

Я находился на одном уровне с искомыми окнами, и мне открылся ничем не заслоняемый вид в комнату второго этажа. От того места, на котором я сидел, до интерьера ее было не больше дюжины футов.

Помню, автобус наш сигналил во всю мочь, но уличный поток впереди не двигался. Рев сигнала долетал до меня, как во сне, ибо я весь потерялся в совершенно ином мире.

Рука моя стиснула ручку чемодана. В глаза мне, в рассудок мой вливался образ. Образ комнаты на втором этаже.

Я тут же понял, что меня ожидают именно здесь. Не могу сказать вам, почему, ибо в те первые мгновенья я не увидел ее.

С правой стороны сцены (а у меня возникло ощущение, что я в театре) стоял стол, заваленный цветами. За цветами сидел маленький регистратор в узкую полоску. В комнате находились еще четверо, и трое из них расхаживали взад и вперед. Четвертая – громадная бородатая дама – сидела на стуле у окна. Пока я глядел, один из мужчин подошел и заговорил с нею. У него была самая длинная шея на свете. Крахмальный воротничок его длиной был с прогулочную трость, а маленькая костлявая голова торчала на верхнем конце ее, будто птичий череп. Два других, беспрестанно расхаживавших, господина выглядели совсем иначе. Один был лыс. Лицо его и череп синели крайне причудливой татуировкою. У него были золотые зубы – и сверкали у него во рту огнем. Другой был хорошо одетым молодым человеком и сначала казался на вид достаточно обычным, покуда не подошел ближе к окну: тут-то я и увидел, что из его левого рукава вместо руки торчит раздвоенное козлиное копыто.

Теперь-то все вдруг и произошло. Должно быть, дверь в комнату открылась, ибо все головы сразу повернулись в одну сторону, а мгновенье спустя по комнате, как собачка, протрусило что-то в белом.

Но то была не собачка. На бегу оно держалось вертикально. Поначалу я решил, что это механическая кукла – до того невысоко от пола оно было. Лица мне разглядеть не удалось, но я поразился долгому атласному шлейфу, тянувшемуся сзади по ковру.

Достигши заваленного цветами стола, оно остановилось, последовало сколько-то улыбок и расшаркиваний, а затем человек с длиннейшею на свете шеею установил перед столом высокий табурет и при содействии молодого человека с козлиного ногой поднял это белое так, чтобы оно стояло на табурете. Длинным атласным платьем табурет тщательно задрапировали, чтобы оно со всех сторон достигало пола. Теперь казалось, что перед гражданским алтарем стоит высокая статная женщина.

И по-прежнему лица ее я не видел, хотя уже знал, каким окажется оно. Меня всего затопило тошнотой, и я снова опустился на сиденье и спрятал лицо в ладонях.

Не помню, когда автобус тронулся вновь. Знаю только, что он все ехал, ехал и ехал, а потом мне сообщили, что мы на конечной станции. Там ничего не оставалось делать – только сесть на обратный автобус под тем же номером и совершить путешествие назад. К тому времени странное облегченье уже начало притуплять остроту моей разочарованности. То, что автобус доставит меня к дверям, за которыми я родился, наделяло меня толикой приятной тоски по дому. Но тем сильнее был во мне и страх. Я молился, чтобы не возникло никакой причины, по какой автобус задержался бы на Кембридж-Сёркус.

На сей раз я сел в нижнем салоне, ибо у меня не было ни малейшего желания оказаться на уровне глаз с тем, от кого я сбежал. У меня не было ощущения, что я причинил ей зло, однако все равно она оказалась предана.

Когда автобус наконец доехал до Сёркуса, я вгляделся в полумрак. Непосредственно перед бюро располагался уличный фонарь. Я тут же увидел, что в конторе свет не горит, и пока автобус ехал мимо, я обратил взгляд свой на горстку людей, стоявших под этим фонарем. Сердце у меня в груди заледенело.