Морис де Валеф - Казнь египетская

– Остановись, господин! – крикнул он. – Я могу тебе быть полезен!

– Единственная для меня услуга, чтобы ты убирался, собака!

– Подожди минутку! Сколько ты заплатишь, если я укажу тебе тот дом, который ты ищешь?

– Убирайся, плут! Я не такой доверчивый иностранец, чтобы ты мог меня так легко надуть.

– Я честный ремесленник, но мое ремесло часто помогает мне видеть много тайных событий, таких, например, как побеги рабов.

При этих словах купец сразу переменил тон:

– Ты знаешь, где находится моя беглянка?

– Очень может быть. Она рыжая, не так ли?

– На ней зеленая одежда. Ты ее видел?

– Да, я ее видел сегодня утром, в тот момент, когда корабль подходил.

– И это все? Проклятый плут! Убирайся!

– Я еще был на набережной, как вдруг заметил старуху и рядом с ней молодую, кутавшуюся в огромное покрывало, чтобы скрыть свои странные одежды. Обе женщины шли быстро. Клянусь Тифоном, тогда я сказал себе, что это подозрительно, и последовал за ними. Теперь я знаю, где она.

– Где же?

– Я тебе этого не скажу. Ты был со мной недостаточно почтителен! – отрывисто ответил маленький человек.

Агама достал из-за пояса скромный слиток свинца и бросил ему.

– Разве она так дешево стоит, твоя дикая женщина? – скорчил гримасу цирюльник. – В таком случае не стоит терять времени. Прощай, я пойду спать.

– Сколько же ты хочешь?

– Золотое кольцо!

Взбешенный Агама бросился на него с поднятым кинжалом.

– Говори сейчас же, или я тебя убью!

Но ловкий цирюльник увернулся и замахнулся в свою очередь бритвой с комическим видом.

Пират понял, что последнее слово осталось не за ним; он отвязал одно из золотых колец, висевших на его груди, по обычаю путешественников, в виде ожерелья.

Цирюльник прикинул его на ладони.

– Ну, ладно, оно также тяжело. Следуй за мной. Мне будет нелегко объяснить туда дорогу.

Импровизированный проводник пустился вдоль улиц, по обеим сторонам которых тянулись открытые лавки. В этот час они закрывались.

Голые рабы тащили просмоленные длинные доски, которые вставлялись в нарочно сделанные для этого выемки с помощью сильных ударов кулака по дереву, и они укрепляли их еще бронзовыми перекладинами.

Лавочник запечатал ставни печатью из глины, смоченной слюной. Затем все удалились медленно, как люди, привыкшие к сидячей жизни.

Одежда их состояла из верхней рубашки; огромные завитые парики из овечьей шерсти мрачно обрамляли их одутловатые лица. Их добрые выпуклые глаза бросали на Агаму удивленные взгляды. Один ювелир сразу определил цену дорогого пояса из золота и эмали, украшавшего одежду чужестранца.

– Сделай-ка такое же, Татим-Хаби, тогда и ты будешь так же искусен, как я! – кричал ему маленький цирюльник, знавший всех и скользивший с ловкостью ужа между прохожими.

Рабочие выходили из красильни; они все время озирались, чтобы лучше разглядеть пурпур финикийской ткани. Их руки по локоть были окрашены в голубой цвет.

– Эй, товарищи! – окликнул цирюльник. – Сейчас видно, что ваша грязная вода воняет. От вас так и несет дохлой рыбой.

Этот зубоскал, вооруженный бритвой, был почти гол в своей жалкой одежде. Его глаза кровоточили вследствие болезни, полученной при спанье под открытым небом в холодные ночи. Но, несмотря на все это, он был счастлив, так как мог каждую минуту удовлетворить свою единственную потребность – привлекать всеобщее внимание.

Тщеславие скорее, чем жадность, как и желание приобрести значение в глазах чужестранца, заставило его выдать убежище бедной девушки.

– Вот их жилище! – указал он на узкий коридор, который углублялся между двух закрытых лавочек.

В это самое время в коридоре послышался сильный шум.

Какой-то пьяный человек отбивался от огромной негритянки, которая выталкивала его вон.

– Убирайся, пьяница, или я позову полицию! – кричала она.

На ней был передник простолюдинки, сшитый из белой холстины, который обнаруживал огромные груди, татуированные голубой краской. Серебряные браслеты, широкие и выпуклые, едва закрывались на ее мясистых руках. Ее волосы, заплетенные в виде жирных шнурочков, оканчивающихся маленькими шариками из земли, спускались вокруг ее лица с приплюснутым носом. На каждой ее щеке красовались по три царапины. Плоское серебряное кольцо, вдетое в правую ноздрю, еще более увеличивало ее сходство с мордой быка.

– Бенелеба! – приветствовал ее маленький цирюльник, едва доходивший ей до плеча. – Я веду к тебе богатого гостя.