Мариам Ибрагимова - Тебе, мой сын. Роман-завещание

Не остался Василий и у зажиточных польских крестьян-стариков, которые просили его стать хозяином всего их состояния, усыновить хотели. Ни на какие блага не мог променять Василий свой дом, своих родственников. И явился, повидав мир, не озлобленным на войне и в плену, а умудрённым житейским опытом. Ни простым немцам, ни полякам, как и русским, война не нужна, и нет народу дела до политики царей и королей.

Неспокойным было то время в России. Больной Хабибулла, в чём встал, в том и бежал со своего хутора, на который налетел какой-то революционный отряд, разорил и пустил «красного петуха». Едва отдышавшись от бега, с холма у перелеска наблюдал он, как охватили языки пламени его хату, загоны для скота, сеновал. Заплакал, когда услышал, как дико замычали коровы, заржали перепуганные кони, и снова бежал, охваченный ужасом, от того страшного места, в которое вложил столько труда и на которое возлагал столько надежд.

С душой, опалённой огнём, шатаясь, как пьяный, переступил он порог дома Ибрагима и свалился на пол – у него признали сыпной тиф. При всём старании ничем не смогли ему помочь ни местные знахари, ни старый военфельдшер, живший в станице. Схоронили Хабибуллу на небольшом придорожном холме, в стороне от русского кладбища.

Братьев Ибрагима и Мудуна потрясла смерть дяди Хабибуллы, удручал и вид его одинокой могилы. Стала изводить тоска по родному краю. Жизнь в станице становилась невыносимой – налетали то красные, то белые, то зелёные, беспокоил то Марусин отряд, то батько Махно. Ушёл с красными Леонтий и погиб в плавнях под Ейском.

Быть может, и тронулись бы к родным саклям Ибрагим с братом, женой и детьми, да не ко времени появилась на свет я. Наступали холода. Недобрые вести доходили из Дагестана. Не советовали земляки Ибрагиму трогаться с места, говоря, что революционным движением и Гражданской войной охвачен весь Дагестан и Кавказ в целом. Убеждали, что ехать опасно – под Грозным налетают и грабят озверевшие банды.

Решил Ибрагим перезимовать в станице, хотя и её от бесконечных перемен власти тоже охватила анархия. Поздней осенью 1919 года тёмным, страшным валом вкатились в станицу Челбасскую отряды Дикой дивизии. С казаков взятки гладки, разве только харч да корм коням. А вот вывеска «Азиатские товары» прямо-таки возбудила неуёмный аппетит «дикарей» также, как притягательный запах духана. Взломав дверь, как очумелые, давя друг друга, ворвались в магазин абреки, хватали всё, что попадалось на глаза. Какой-то есаул, поднявшись на прилавок, громко распоряжался:

– Братцы, спокойно! Брать по надобности – по одной папахе, по одной черкеске. Бурку и башлык брать только тем, у кого нет ноговиц, и штанцы брать только тем, у кого прохудились. Взятые про запас отберу. Спокойнее, братцы, спокойнее! Кинжалы и шашки не трогать до распоряжения полкового командира.

Ополченцы Дикой дивизии тут же сбрасывали с себя завшивленную рвань и, облачившись во всё новенькое, спешили туда, где можно было ещё поживиться.

Ибрагим, стоя недалеко, с грустью наблюдал, как грабили его добро, и старался успокоить себя, относя эти действия на счёт фатальной неизбежности. В этот недобрый час к нему подошёл высокий стройный офицер и, козырнув, спросил:

– Вы кавказец?

– Да, – ответил Ибрагим.

– Какой губернии, какого рода-племени?

– Дагестанской, лакец, из селения Хуты, Ибрагим, сын Бутты.

– Вах! А впрочем, я так и предполагал. Ассалам-алейкум, земляк! Какими судьбами заброшен в этот край? Не лудильщик, случайно?

– Был лудильщиком, а теперь хозяин этого магазина, – спокойно ответил Ибрагим.

– Тысяча извинений! Прости наш дикий сброд, ради Аллаха! Поверь, я не в силах остановить грабёж – убьют! Ничем не могу помочь тебе, кроме сочувствия. Сам видишь, что за люди… К тому же большинство из них пьяны – а это стихия!

– Тогда зачем ты, порядочный человек, приобщился к этому дикому стаду? – в сердцах бросил Ибрагим.

– Видишь ли, я царский офицер, служил в одном из кавалерийских полков, которым командовал генерал Руднев. В армии Деникина немало горцев. Всех их распределили по частям, которые должны были действовать в тех местах, откуда родом офицеры-кавказцы.

А когда начали формировать из горцев Дикую дивизию, многих из нас перевели в неё и поставили во главе подразделений. Деться некуда, время смутное. Красные нас, царских офицеров, расстреливают. Советская власть – не для нас. И что за власть, не понимаю, но уж очень смахивает на анархию. А анархию я не признаю, поскольку не сомневаюсь в преимуществе законности и порядка монархического строя.