Игорь Литвиненко - Ритуальные принадлежности

– Да разве можно так говорить? – упрекнула их Таисья Макаровна. – Конечно, он у вас обут и одет… Да вы сами-то как же? Ведь это у вас не семья получается. Вы несчастливые люди!

– Откуда вы знаете? – неожиданно грубо сказала ей Катерина. – Мы в разных городах живем, ну и что? Почему несчастливые? У меня уже есть новый близкий человек, а у Сергея пока еще нету, так он сказал…

– У меня тоже есть, – не смущаясь, Сергей смотрел на старуху. – У меня их даже несколько, я из них выбираю одну, и скоро выберу, если захочу.

Сердце Таисьи Макаровны, непривычное к подобным словам, оскорбилось.

– Ничего не понимаю… – сказала она.

– Вот и хорошо! – опять грубо ответила ей Катерина. – Вы и не должны этого понимать. У вас была другая жизнь, а у нас другая.

– Нет, – возразила, подумав, Таисья Макаровна. – Жизнь всегда одинаковая. Надо жить и любить друг друга, чтобы всем было хорошо. Зачем вы меня старуху обманываете?

– Господи, – произнесла Катерина утомленным и презрительным голосом. – Сережа, может быть мы пойдем на перрон? Уже скоро твой поезд.

Все трое быстро ушли от старухи, а маленький Павлик оглянулся к ней на прощание и помахал рукой в рукавичке.

Все шло по порядку.

Делегаты расселись по рядам, члены президиума за длинным красным столом разложили перед собой свои бумаги, музыканты сыграли гимн, и вот уже Иванов постукал по столу отчетным докладом горкома комсомола, выравнивая стопку листов, не спеша встал, вышел на трибуну, отпил глоток воды из стакана, поставил стакан на бортик трибуны и поправил микрофон.

– Товарищи делегаты! – сказал он и вздрогнул. Стакан, украшенный золотой каемкой, бесшумно сдвинулся с места, быстро съехал на край трибуны, накренился, и в его стеклянном боку блеснули огоньки огромной люстры. Полторы секунды Иванов тупо следил за ходом событий, потом сделал отчаянное движение, но было поздно. Стакан упал на ковровую дорожку между трибуной и столом президиума, глухо звякнул в тишине и весело покатился, испустив на ковер свою воду. Иванов смотрел на стакан застывшими глазами.

По залу прошел ропот… Пауза росла.

«Что делать?» – думал Иванов и не замечал, что уже произносит первые слова отчетного доклада.

«Черт с ним, со стаканом», – думал Иванов, читая доклад. «Пусть полежит», – думал он через минуту, цитируя директивный документ.

«Подумаешь, стакан упал», – думал опять Иванов, приступая к вопросу о научно-техническом творчестве молодежи.

«Тоже мне, первый секретарь, – думал в это время Леонид Максимович Водовозов, представитель горкома партии, сидевший за столом президиума почти по центру, рядом с пустующим стулом Иванова. – Тоже мне, сопляк, стакан уронил».

«Может, встать поднять?» – думала Нина Мешкова, секретарь по школам. Ее место было на самом краю длинного стола, ближе всех к лежащему на ковре стакану. Нина думала так уже минут десять и никак не могла решить, что делать. Скосив глаза, она следила за тем, как на ковре увеличивается мокрое пятно и тонкая струйка воды ползет к ребру сцены, желая стечь вниз, к делегатам. – «Хоть бы уж всю воду выпил, идиот», – думала Нина Мешкова.

Как раз в это время Иванов сказал:

– Товарищи делегаты! Городской комитет комсомола заверяет вас, делегатов двадцать пятой отчетно-выборной конференции…

Нина Мешкова быстро написала на бумажке: «Леонид Максимович! Может быть мне следует поднять упавший с трибуны стакан?»

Представитель горкома партии прочел записку, повернулся лицом к Нине Мешковой, долго и внимательно смотрел на нее поверх тяжелых очков, недвусмысленно сдвинув брови… Нина покраснела.

И вот уже целый час стоял на трибуне Иванов, а Нина Мешкова с красным лицом сидела на своем месте и не шевелилась.

«Чего он брови-то хмурил? – думала Нина. – Старый хрыч. Чтобы подняла или чтобы не поднимала? Черт меня дернул записку писать. Что мне, больше всех надо?»

«Ну ладно, ладно, – думал Иванов, читая доклад. – Чего зря психовать? Подумаешь, стакан упал. В прошлом году на пленуме один делегат вообще со сцены грохнулся. Зацепился ботинком за ковер, с кем не бывает. А тут стакан какой-то дурацкий. И зачем его на трибуну поставили? Я и пить-то не хотел. Так, для солидности только…»

– И сегодня, – говорил Иванов в это время с трибуны, – мы должны со всей строгостью и объективностью…

«Труба…» – думал второй секретарь горкома комсомола Витя Ягельников. «Ну, хана…» – думал он и рисовал на бумажке зловещие знаки. Изредка Витя поглядывал вправо, на Леонида Максимовича. Представитель горкома партии то расправлял, то нахмуривал густые брови. Вот он медленно повернул голову, посмотрел влево, и тотчас же к нему наискось, через пустующее место Иванова, протянулся Сухошеев из крайкома комсомола. Леонид Максимович что-то сказал Сухошееву, тот выпрямился и быстро-быстро закивал, глядя на Леонида Максимовича круглыми глазами, потом открыл записную книжечку и что-то записал. «Труба…» – подумал Витя Ягельников.