Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

– Это хорошо. А на заводе как? Достроили новый цех?

– Да, уже станки устанавливают.

– Молодцы! А ты почему так долго не писала?

– Ну, как долго? Всего неделю.

– Хороша неделя! Я уже думал, забыла.

– Пойдем туда.

И она пошла в беседку, где были все остальные. Они рассматривали работы наших художников. Я стал рядом с Наташей и тихо сказал ей:

– Я страшно рад, что ты приехала.

– Да?

Она смотрела на плакат, на котором был изображен фашист, крадущийся к нашей границе.

– Здорово нарисовано?

– Да!

– Это наш парень рисовал. Его посылают учиться в академию.

– А как твои успехи?

– Хороши. Я один из первых. Слушай, Ната, а у тебя волосы еще светлей стали.

– Выгорели.

– На водной станции бываешь?

– Нет, просто каждый выходной езжу за город вместе со всеми.

– С кем?

– Ну, с завода – девчата. Массовка!

Тут все начали выходить из беседки, и Наташа тоже двинулась к выходу. А мне так хотелось с ней поговорить. Я хотел сказать что-то важное. Что именно особенного хотел я ей сообщить, для меня было неясно, потому что мы друг друга хорошо знали, и все нам было уже известно. Мы вышли на аллею и пошли к клубу. Шефам не терпелось посмотреть и его. Наташа шла вместе со всеми, я потянул ее за рукав в сторону и спросил:

– Ты останешься до вечера?

– Нет, нет, я поеду со всеми.

– Почему? Я тебя провожу до поезда. Я освобожусь от наряда. Мне разрешат.

– Нет. Раз приехала со всеми, надо вместе и уезжать. Неудобно.

– Но мне очень хотелось подольше побыть с тобой.

– Я приеду как-нибудь еще одна. А сейчас это невозможно.

– Да, но…

– Пойдем, пойдем. Мы очень отстали.

– А что нам за ними ходить!

Она молчала и шла очень быстро. Мне приходилось почти бежать за ней.

– Серьезно, Ната, пойдем на плац.

– Зачем?

– Там сейчас будет инсценировка воздушного налета.

– Мы, наверно, увидим и отсюда.

– Нет, это будут штурмовые самолеты. Они пройдут низко над землей. Очень интересно! Ты же это любишь.

– Мы сейчас все туда пойдем.

Но никто так и не ходил смотреть инсценировку боя. Она быстро закончилась. Я слышал далекий рев самолетов и трескотню пулеметов в то время, когда все мы торчали в клубе. Было обидно! Я и сам любил смотреть военные игры.

Подошло время обеда, и мне пришлось уйти: ведь обедать у нас ходят строем. В столовой было прохладно, там гулял сквозняк, и от берестовой крыши падала глубокая тень. Мы ели хороший, жирный борщ, и я думал о Наташе, но мысли мои перебил Петр:

– Ты уже пять минут трясешь перечницей. Что ты этим хочешь доказать?

– А?

В самом деле, борщ мой покрылся словно пеплом, я перестарался.

После обеда гости уезжали. Они хотели попасть домой засветло. Шоферы уже заводили машины, шефы приехали на заводских грузовиках. Комиссар полка тряс Сколбянскому руку и просил не забывать. Остальные рассаживались по машинам. Шоферы сели в кабины. Я стоял около грузовика, Наташа влезла наверх и тоже села. Я поманил ее рукой, она нагнулась ко мне, и я, волнуясь, не совсем складно сказал:

– Ты ко мне относишься как всегда?

– То есть?

– Ну, ты понимаешь.

– Тима, скажи-ка… у вас здесь часто бывают дожди? Что-то стало пасмурно.

– Не особенно часто. Когда я приеду, будем жить вместе?

Наташа посмотрела на меня, потом ее глаза скользнули мимо моего лица, и она улыбнулась, но только не мне. Я не знал, кому она улыбалась. Я оглянулся. Сколбянский уже влез в грузовик, комиссар отошел в сторону и поднял руку кверху: он указывал на дождевые облака, которые неожиданно появились откуда-то. «Ничего!» – махнул рукой Сколбянский. Они хотели ехать, но Наташа с каким-то внезапным волнением, таким резким по сравнению с сегодняшней необычной для нее скованностью, перегнулась через борт. Она словно решила разом развязать что-то угнетающее ее с самого утра:

– Ты знаешь, я чуть не забыла. Это тебе. Я должна была бы с самого начала, но…

И подала мне маленькое письмо. Грузовики тронулись, провожающие прошли немного за ними, а я посмотрел на небо: дождя, может быть, и не предвиделось, но небо меняло цвет и становилось серым и рыхлым. Я распечатал конверт: на небольшом клочке бумаги было написано: «Я – жена Сколбянского. Объяснения излишни». У меня похолодели кончики пальцев, их стало покалывать, как ногу, когда ее отсидишь; может быть, пальцы даже посинели, но я на них не смотрел. Я заставил себя смотреть на небо. Оно меняло цвет. Небо точно спустилось ближе к земле, нижний слой облаков был похож на серые рубища, они быстро проносились мимо, чуть ли не задевая лохмотьями за вершины деревьев. Второй слой облаков, повыше, был цвета морской пены, и они двигались в противоположную сторону. Может быть, облака стояли на месте и движение их было обманом для глаз, но это неважно. Самое главное было то, что голубой цвет неба виднелся лишь в небольших окнах, между облаками. Он казался далеким и невозвратимо утерянным. Такая резкая перемена на небе могла быть только осенью. Поднялся ветер и вырвал из моих рук исписанную бумажку, которую я держал не совсем крепко.