Владимир Семенов - Расплата

Г. не выворачивал чемоданов (у него у самого их не было), но зато выворачивал карманы, а когда содержимое их иссякло, принялся писать чеки, которые ходили в Манчжурии не хуже золота…

Перед отходом экспресса я обратился к нему с вопросом:

– Куда Вы теперь?

– С ними же, дальше…

Но тут мы на него напали и стали доказывать, что ехать на север ему нет расчета, но теперь-то и настало время, когда в Порт-Артуре дела делать, когда его присутствие там необходимо. Особенно настаивал полковник Л. Думаю, однако, все мы несколько лукавили, не столько заботились о выгодах Г., сколько хотели сохранить для себя очевидца событий, о которых, в пылу благотворительной горячки, не успели расспросить его толком.

Однако же Г. поначалу был неумолим.

– Нет, господа, война – ваше дело, а я штатский и смирный человек и совсем не хочу, чтобы меня зря убили. Поезжайте себе воевать, а я поеду туда, где безопаснее… Довод был убедительный, но его разбил начальник поезда (прапорщик запаса артиллерии).

– Поверьте, уважаемый М. А., – заявил он, – что пока наместник в Порт-Артуре, – это место самое благонадежное. Если только запахнет жареным, он там не останется, тогда и Вы с ним уезжайте, а бросать свое дело, да еще в такое время – прямой убыток!

Это рассуждение покорило Г., который и без того уже в нашем обществе несколько отошел от того состояния паники, в котором поддерживало его пребывание в поездах беглецов.

Экспресс покатил на юг, а мы сидели с ним за чаем в вагоне-столовой и жадно слушали новости. Узнать пришлось не Бог весть как много. Без объявления войны японские миноносцы вечером 26 января атаковали нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде без сетей и со всеми огнями. Выходило так, что сравнительно дешево отделались. Могло быть много хуже.

– Но, понимаете, когда я утром увидел под маяком на мели – «Ретвизан», «Цесаревич», «Паллада»… Русская эскадра! Наша эскадра! Господи!..

Он схватился за голову… И, слушая его, глядя ему в глаза, я верил его ужасу, его горю… Он был по природе чужой, но он так сжился с ней, с этой эскадрой, что тут не было места коммерческому расчету… и полушуточное название «старого приятеля» невольно сменилось в душе другим – «старый друг»…

– Но каковы повреждения?

– Не знаю точно… «Ретвизан» – в носовой части, «Цесаревич» – корма, чуть ли не винты… И для них дока нет! Понимаете: дока нет!.. «Паллада» – пустяки: дыра большая, но в доке починят. – Ай-ай-ай! Как можно? Как можно? Говорят: приказано – экономия… Ну, пусть экономия, но зачем отвечать – «так точно, все обстоит благополучно»… Теперь, наверно, будут строить! И денег не пожалеют!.. Поздно!.. Ах!.. Наша эскадра!..

– Снявши голову по волосам не плачут. Нечего горевать задним числом, – угрюмо проговорил старый путеец. – Как-нибудь надо выкручиваться. Что-нибудь делать будем…

– Умирать будем! – звенящим нервным голосом крикнул с соседнего стола молодой артиллерийский подпоручик.

– Это наша специальность… Жаль только, если без пользы… – мрачно отозвался тут же сидевший пожилой капитан…

– Но дальше, дальше?

– Что же дальше? – 27-го пришли, постреляли 40 минут и ушли. Как было дело, право, не знаю. Нарочно стреляли по городу или перелеты – не спрашивал… Просто – бежали все, кто мог… Говорили, если бы крепость была готова к бою, им бы здорово попало, но только у нас…

Рассказчик вдруг замолчал, боязливо оглянувшись, и ни за что не хотел доканчивать начатой фразы.

– Приедете в Артур – сами узнаете. У Вас ведь там знакомые… – скороговоркой шепнул он мне на ухо.

Гнетущее впечатление общей паники, по своей внезапности ошеломившее нас в Харбине, постепенно проходило по мере движения экспресса на юг. На станциях наблюдалось необычное оживление, скажу даже, суета, но суета деловая, без признаков растерянности.

Настроение, господствовавшее на линии, какими-то неуловимыми путями сообщалось и населению поезда. Полковник словно помолодел на 20 лет, забыл про свои недуги и явно пренебрегал не только погодой, но даже и фенацетином. Начальник поезда яростно доказывал всем и каждому (хотя никто с ним не спорил), что никакое начальство не имеет права не пустить его в строй, в одной из батарей отдельного восточно-сибирского дивизиона, где он был вольноопределяющимся, что для комендантства над воинскими поездами найдется довольно народу, но он, прапорщик запаса, должен быть на своем месте…

– Наши, наверно, пойдут в первую голову! – восклицал он. – Наши не выдадут! – и он, видимо, даже жалел нас, незнакомых с «его» батареей.