Элизабет Джейн Говард - Смятение

– В кабинете, где я работаю, жарко так, что свариться можно, – рассказывал Арчи, – я от этого растекаюсь, как старый кисель. А сейчас мне нужна только какая-нибудь клюка. Я не могу, как все вы, сидеть, скрестив ноги. – Так что он уселся в кресло, вытянув несгибавшуюся раненую ногу, а Клэри переворачивала те карты, на какие он указывал.

Это стало чем-то вроде передышки: Арчи играл с таким яростным стремлением победить, что заразились все, и когда Саймон взял да и выиграл, он аж зарделся от удовольствия.

– Черт! – буркнул Арчи. – Черт побери! Еще круг, и я бы всех умыл!

– Вы не очень-то хорошо умеете проигрывать, – нежно заметила Клэри: она и сама была не сильна в поражениях.

– Зато я замечательный победитель. И вправду преуспел в этом, а поскольку обычно я выигрываю, вряд ли кто видит меня с дурной стороны.

– Все время выигрывать не получится, – изрек Саймон.

Забавно, отметила про себя Полли, Арчи во время игр ведет себя так, что заставляет их втолковывать ему взрослые истины.

Позже, выйдя из ванной в коридор, она наткнулась на слонявшегося под дверью Саймона.

– Мог бы и зайти. Я всего лишь чистила зубы.

– Не в том дело. Я думал, может, ты… ты могла бы заглянуть на минутку ко мне в комнату?

Полли прошла за ним по коридору в комнату, которую братец обычно делил с Тедди.

– Тут такое дело, – вновь заговорил он, – ты ведь никому не расскажешь и смеяться не станешь или еще чего, обещаешь?

Конечно же, она ничего такого не сделает.

Саймон снял пиджак и принялся развязывать галстук.

– Я залепил их кое-чем, а то воротник больно трет. – Он расстегнул серую фланелевую рубашку, и она увидела, что шея облеплена кусочками грязного липкого пластыря. – Тебе их отлепить придется, чтоб увидеть.

– Будет больно.

– Лучше всего делать это быстро, – посоветовал Саймон и наклонил голову.

Вначале Полли действовала осторожно, но вскоре поняла, что осторожность не к добру, и, дойдя до седьмой нашлепки, уже держала двумя пальцами кожу на его шее, а другой рукой быстро срывала пластырь. Появилась россыпь гноившихся пятнышек: то ли крупных прыщей, то ли мелких нарывов, разобрать она не могла.

– Тут такое дело, их, видишь ли, нужно выдавливать. Мама мне это делала, а потом смазывала их чем-то чудесным, и иногда они сходили.

– Тебе нужен подходящий пластырь, с салфеткой снизу.

– Знаю. Она дала мне с собой в школу коробочку, но я их все использовал. И, конечно, я не могу их выдавливать, не до всех достаю. Папу я не смог попросить. Подумал, может, ты согласишься.

– Конечно же, соглашусь. А ты знаешь, чем мама смазывала язвочки?

– Чем-то просто чудесным, – неуверенно произнес он. – «Викс», как думаешь?

– Это грудь растирать. Слушай. Я схожу принесу ваты, нужные пластыри и еще чего-нибудь, подумаю. Я мигом.

В аптечке в ванной лежал рулон пластыря с подложкой из желтой корпии, а вот из того, чем можно смазывать нарывы, попался один только «монаший бальзам» [4] Настой бензойной смолы (росный ладан) с добавлением алоэ, применяемый для лечения раздражений кожи и для ингаляций. , да и того оставалось на самом донышке. Придется обойтись этим.

– А у меня еще ячмень вскочил, – сообщил Саймон, когда Полли вернулась. Он сидел на кровати в пижаме.

– А его мама чем смазывала?

– Обычно она терла их своим обручальным кольцом, и иногда они проходили.

– Сначала займусь прыщами.

Занятие и само по себе противное, но становилось еще хуже оттого, что Полли понимала: ей придется сделать брату больно: некоторые прыщи мокли, у других торчали твердые блестящие желтые головки, которые в конце концов исходили гноем. Саймон всего раз вздрогнул, но, когда она извинилась, попросту заметил:

– Да нет. Только выдави все, что сможешь.

– А Матрона тебе этого не сделала бы?

– Господи, нет! Она вообще меня терпеть не может, и она почти всегда бесится. По правде-то, ей один мистер Аллисон и нравится, физрук этот, потому как он весь сплошь в мышцах, а еще мальчик, которого зовут Уиллард и у которого отец лорд.

– Бедный Саймон! Там все так ужасно?

– Мне там ненавистно и непереносимо.

– Всего две недели, и ты будешь дома.

Повисло недолгое молчание.

– Ведь как раньше уже не будет, а? – произнес Саймон, и Полли видела, как его глаза наполнились слезами. – И не из-за этой гадкой школы или гнусной войны, – бормотал он, отирая глаза кулаками, – это из-за моего проклятого ячменя. Они часто вскакивают. От них у меня глаза слезятся.