Элизабет Джейн Говард - Смятение

Целая неделя прошла. Но она никак не могла воспринять это самое «навсегда». Невозможно было поверить, что уход безвозвратен. Одежду никогда не будут носить, она больше не понадобится прежней хозяйке, теперь она способна только расстраивать остальных. Полли делает это ради отца, пусть, когда он вернется от дяди Эдварда, эти банальные вещи не послужат ему тоскливым напоминанием. Она наобум сдвинула несколько вешалок: вдруг пахнуло легким ароматом сандалового дерева, а вместе с ним и еще одним, едва уловимым, который всегда вызывал у нее ассоциации с запахом волос матери. Вот зеленое платье с черными и белыми вставками, которое мама надевала, когда они позапрошлым летом ездили в Лондон, серовато-желтое твидовое пальто и юбка, что всегда смотрелись на ней либо мешковатыми, либо тесными, вот очень старое зеленое шелковое платье, которое мама носила, когда выдавались вечера наедине с папой, жакет из тисненого бархата с пуговицами из лучистого колчедана, зеленовато-оливковое льняное платье, в котором она ходила, вынашивая Уиллса… Боже милостивый, ему скоро уже исполнится пять лет. Похоже, мама сохраняла все: одежду уже не по размеру, вечерние платья, которые не носили с тех пор, как началась война, зимнее пальто с беличьим воротником, которое она раньше и не видела… Все это Полли вытащила и положила на кровать. На одной стороне кровати поношенное зеленое шелковое кимоно укрывало золотистое вечернее платье (смутно помнилось, что оно было одним из самых никчемных папиных подарков на Рождество много лет назад: платье, в котором мама с трудом вытерпела один вечер и с тех пор ни разу не надевала). По-настоящему красивой одежды, грустно подумала она, совсем нет: вечерние наряды зачахли от долгого пребывания в шкафах, повседневная одежда истрепалась до того, что просвечивает, или лоснится, или потеряла форму, или каким-то еще образом стала такой, какой ей быть не положено. Все это попросту одежда под большую распродажу; ни на что больше она и не сгодится, заметила тетя Рейч, но прибавила: «Полли, милочка, ты можешь оставить себе все, что нужно». Только ей ничего не нужно, а даже если бы и было, она ни за что не стала бы носить – из-за папы.

Уложив одежду, Полли сообразила, что в гардеробе все еще оставались шляпы на верхней полке и обувь внизу под платьями. Придется отыскать еще один чемодан. Всего один и оставался: тот, что с мамиными инициалами, «С.В.К.». «Сибил Вероника», – произнес священник на отпевании. Странно все же носить имя, которым тебя никогда не называли, только при крещении и на похоронах. Ужасная картина: мама лежит в гробу, и ее засыпают землей – являлась на этой неделе так часто. Оказалось, Полли не может не думать о теле как о чем-то, чему нужны воздух и свет. Она тогда стояла онемелая и застывшая, пока читали молитвы и кидали землю на гроб, папа бросил в могилу алую розу, а она понимала, что, когда все будет кончено, они оставят маму там – в холоде и одиночестве – навсегда. Только она никому ничего такого не говорила: к ней относились как к ребенку, до самого конца постоянно пичкали живенькой, бодренькой ложью в диапазоне от возможного выздоровления до отсутствия боли и, наконец, милосердного избавления (при этом никто даже не замечал несоответствия: в чем же милосердие, если не было никакой боли?). Она не ребенок, ей почти семнадцать лет. Так что, хоть Полли и хотелось верить в ложь, когда потрясение минуло, ее захлестнули обида и гнев на то, что ее сочли недостойной правды. Всю неделю она выскальзывала из чужих объятий, уворачивалась от поцелуев, не обращала внимания на проявления заботы и нежности. Одна отрада: дядя Эдвард забрал к себе отца на две недели, позволив ей вволю презирать остальных.

Полли объявила о намерении разобраться в шкафу матери и при этом решительно отказалась от любой помощи. «Уж с этим-то я, во всяком случае, справлюсь», – сказала она тогда, и тетя Рейч, казавшаяся чуть лучше остальных, разумеется, согласилась.

На туалетном столике в беспорядке лежали мамины щетки в серебряной оправе, черепаховая расческа, хрустальная шкатулочка с заколками, которыми Сибил перестала пользоваться после того, как ее остригли, и небольшая держалка для колец с нанизанными на нее несколькими кольцами, одно из которых папа подарил на помолвку: необработанный изумруд в окружении небольших бриллиантов в платиновой оправе. Полли взглянула на свое кольцо – тоже с изумрудом, – которое папа подарил прошлой осенью. «Он ведь вправду любит меня, – подумала она, – просто не сознает, насколько я уже выросла». Презирать отца ей не хотелось. Все эти вещи на туалетном столике нельзя было отдать на распродажу. Она решила уложить их в коробку и чуть-чуть подержать у себя. Баночки с кремом, пудрой и румянами лучше выбросить. Она отправила их в корзину для мусора.

Читать дальше