Френсис Фицджеральд - Подшофе (сборник)

До Калифорнии мы добрались как раз к началу землетрясения. Погода была солнечная, а ночами туманная. На освещенной шпалере за окнами «Амбассадора» висели в тумане белые розы; в пятне аквамаринового света непрестанно выкрикивал нечто невразумительное неестественно большой попугай яркой расцветки – само собой, все принимали эти возгласы за непристойную брань; дисциплинированность калифорнийской флоры подчеркивали горшки с геранью. Мы воздали должное неброской, слегка отрешенной и старомодной красоте Дианы Мэннерс [29]и пообедали в «Пикфэре», [30]где поразились тому, как энергично покоряет жизнь Мэри Пикфорд. Заботливый лимузин в удобное для жителей Калифорнии время доставил нас туда, где мы были глубоко тронуты хрупкостью Лиллиан Гиш, [31]слишком спешившей жить и питавшей слабость к оккультным наукам.

Оттуда мы направились в отель «Дюпон» в Уилмингтоне. Одна знакомая привела нас на чашку чая в отделанный красным деревом укромный уголок почти феодального поместья, где от серебряного чайного сервиза робко, словно извиняясь, отражался солнечный свет, были сдобные булочки четырех сортов, четыре абсолютно одинаковые дочери в одежде для верховой езды и хозяйка дома, слишком энергично оберегавшая очарование минувшей эпохи, чтобы разлучаться с детьми. Мы сняли большой старинный особняк на реке Делавэр. Квадратная форма комнат и размах колонн должны были действовать успокаивающе и придавать нам здравомыслия. Во дворе росли унылые конские каштаны и белая сосна, изогнувшаяся так же красиво, как на японском рисунке кисточкой.

Мы съездили в Принстон. Там появилось новое общежитие в колониальном стиле, но в кампусе был всё тот же учебный плац с вытоптанной травой, словно предназначенный для романтичных призраков «Легкого Кавалериста Гарри» Ли и Аарона Бёрра. [32]Мы полюбили сдержанные очертания старинного кирпичного Нассо-Холла, [33]который по-прежнему представляется оплотом старых американских идеалов, полюбили луга и ильмовые аллеи, полюбили университетские окна, распахнутые навстречу весне – распахнутые навстречу всему, что есть в жизни, – правда, лишь на мгновение.

В отеле «Кавалье» в Вирджиния-Бич негры носят штаны до колен. Городок подчеркнуто, театрально южный, не особо поощряющий новизну, зато там расположен лучший пляж в Америке; в то время, еще до постройки коттеджей, там были дюны, и лунный свет, спотыкаясь, падал на песчаную зыбь вдоль набережной.

Отправившись в путь в следующий раз, мы, столь же растерянные и непоседливые, как и прежде, совершили дармовую поездку на север, в Квебек. Предполагалось, что мы напишем о ней. «Шато-Фронтенак» сплошь состоял из игрушечных каменных сводов – ни дать ни взять замок оловянного солдатика. Сильный снегопад приглушал наши голоса, огромные, как сталактиты, сосульки на низких крышах превращали город в ледяную пещеру. Мы почти все время проводили под гулкими сводами нашего номера, вдоль стен которого стояли лыжи: тамошний инструктор пытался привить нам хорошее отношение к лыжному спорту, хотя кататься мы не умели. Впоследствии его в том же качестве взяло под свое крыло семейство Дюпонов, и он сделался пороховым магнатом или кем-то в этом роде.

Решив вернуться во Францию, мы провели ночь в гостинице «Пенсильвания», манипулируя новыми радио-наушниками и прислугой; уже к вечеру там можно было превратить костюм в кусок льда. И все же нас поражали автономные гостиничные номера с ледяной водопроводной водой, которые могли функционировать, даже если их осаждала толпа репортеров. Мы крайне редко поддерживали связь с внешним миром, и в такие минуты нам казалось, что мы очутились на переполненной станции метро.

Наша гостиница в Париже имела треугольную форму и фасадом выходила на квартал Сен-Жермен-де-Пре. По воскресеньям мы сидели в Deux Magots и смотрели, как люди, благочестивые, точно оперный хор, входят в старинные двери аббатства, или наблюдали за французами, читавшими газеты. За кислой капустой в Lipp велись долгие разговоры о балете, а бесплодные часы восстановления сил заполнялись прогулками вдоль книжных и журнальных развалов на пронизывающе сырой аллее Бонапарта.

Путешествовать стало уже не так интересно. Во время следующей поездки, в Бретань, мы остановились в Ле-Мане. Тем знойным летом сонный городок плавился от жары, и в гостиничной столовой обедали только коммивояжеры, по-хозяйски передвигавшие свои стулья по не покрытому коврами полу. Вдоль дороги на Ла-Боль росли платаны.