Александр Гранах - Вот идет человек

За окном ветер гнал облака мимо луны, а Рахмонеслу казалось, что это луна так быстро проплывает по ночному небу. Он уже забыл про сестру, за которой выбежал из дома и которая сейчас шла вместе с Иваном к тополиной аллее.

Рахмонесл стоял у дома и смотрел на летящую луну.

В трактире был дым коромыслом. Один из друзей Федоркивых, тот, что всегда пил за чужой счет, снял с себя тулуп, вывернул его мехом наружу и стал ползать по комнате на четвереньках и то лаять, как собака, то рычать, как медведь. Все вокруг покатывались со смеху. Наконец и другие опустились на четвереньки, и вот уже казалось, будто в трактире не осталось никого, кроме медведей, волков и собак. Рев стоял невообразимый. Вдруг кто-то предложил спрятаться под окнами еврейского дома и подшутить над Ароновой семьей. Выпив для храбрости еще по стаканчику, вся толпа с лаем и воем выползла из трактира.

Когда они подошли к дому Арона, Рахмонесл все еще стоял у стены и играл с лунным лучом. Увидев рычащую и лающую толпу, он в ужасе бросился прочь, а те даже и не поняли, кто от них убегает. Они бросились за ним. Рахмонесл добежал до колодца и, не зная, куда деться, стал бегать вокруг него. А толпа все приближалась с пьяным хохотом и рычанием. Он остановился, остановились и бежавшие за ним звери. Его бедное больное сердце бешено колотилось, и вдруг он увидел, что и луна несется за ним, и попробовал бежать в другую сторону. Преследовавшие его звери тоже побежали в другую сторону. Теперь они бегали вокруг колодца, да так быстро, что не видели, кого преследуют. Рахмонесл снова развернулся и побежал. Его охватило отчаяние, а преследователей эта погоня только еще больше забавляла. Так они несколько раз обежали вокруг колодца, то в одну сторону, то в другую, то в одну, то в другую.

Вдруг Рахмонесл ухватился за край колодца и увидел внизу еще одну луну. Внизу луна, наверху луна, а с двух сторон – звери. Тогда он закрыл глаза, луна, звери и колодец закружились в его больной голове, и он бросился в воду.

Вокруг колодца прыгали и ползали на четвереньках братья Федоркивы. Спустя какое-то время они заметили, что тот, за кем они гнались, исчез. Они не знали ни куда он пропал, ни кто это был.

На шум из дома вышли Арон и Юз. Старый Федоркив только и сказал: «Вот они какие, мои взрослые сыновья». Те встали, немного пристыженные, смущенные, но никто из них не видел, как маленькие, тонкие ручки пытались ухватиться за скользкие, замшелые камни колодца и все соскальзывали и соскальзывали.

Старый Федоркив пошел домой, вернулись домой и его сыновья. Иван проводил Рохл. Все были рады оказаться в теплой комнате, а если бы кто-нибудь в эту минуту заглянул в колодец, то услышал бы последний всхлип воды и увидел бы последние круги, расходящиеся, будто после брошенного камня. Потом и вода успокоилась, поглотив жертву.

На следующее утро кто-то из соседей пошел за водой и увидел в колодце Рахмонесла, который теперь уже был утопленником. Все село вдруг проснулось – и замерло. Лица у всех будто окаменели. В нашей комнате на разостланной на полу соломе лежало нечто.

Нас, малышей, отправили к дяде Лейзеру. Никто с нами не говорил, но как на нас смотрели! Это были такие серьезные и грустные взгляды, что у нас слезы текли ручьями. Мы забились в угол в комнате дяди Лейзера, сидели там и всхлипывали, всеми силами пытаясь удержать рыдания. В сердце мы чувствовали словно пустую яму – оттуда и поднимались наши всхлипывания.

Недалеко от села, по дороге в город был небольшой участок луга, огороженный забором, – еврейское кладбище. Пока там были похоронены всего двое: старый отец дяди Лейзера и Сайка Розум. Теперь рядом с могилой Сайки рыли новую яму – для Рахмонесла.

Ближе к обеду нам сказали, что мы можем проститься с братом. Четверо самых старших из евреев подняли носилки с телом и пронесли их до половины пути. Дальше их понес отец с тремя старшими братьями. Две женщины вели под руки нашу маленькую маму, которая сегодня не произнесла ни слова и не проронила ни слезинки. Никто не плакал, только малыши стучали зубами.

Едва Рахмонесла, закутанного в белый саван, опустили в могилу, мама вдруг прошептала сопровождавшим ее женщинам: «Смотрите, как быстро все закончилось, как быстро, как быстро». Отец первым бросил горсть земли на тело Рахмонесла, а после все подходили к могиле и бросали пригоршнями землю. Отец начал было читать погребальный кадиш: «Йисгадал вэйискадаш шмэй рабо … » [2] Да возвысится и освятится Его великое имя ( древнеевр .). Но уже после первой фразы прервал себя на полуслове и сказал просто, словно в комнате за чаем: «Сын мой, – сказал он, – не по правилам это, чтобы отец читал кадиш по своему сыну. Ты должен был бы читать кадиш по мне». Молитву так никто и не дочитал до конца, потому что теперь все начали громко рыдать и всхлипывать, и все прежнее молчание вылилось в слезы и причитания.