Френсис Фицджеральд - Три часа между рейсами (сборник)

Оглядев свой наряд, он поправил лацканы и втянул манжеты поглубже в рукава.

– А сперва я подумал, что вы меня бросили, – заметил он как бы между прочим.

– Я тоже так думала.

– Там на столе новая серия рисунков, – сказал он. – Сделал специально для вас.

– К кому вы идете на прием? – спросила она.

– К секретарю президента. Уже замучился со сборами и хотел вообще отказаться от этой затеи, но тут пришли вы. Не освежите меня порцией хереса?

– Только один бокал, – устало согласилась она.

Чуть погодя он позвал из ванной:

– Сестра, сестра, свет очей моих, где же вторая запонка?

– Уже несу.

В ванной она отметила бледность его лица и лихорадочный блеск в глазах, одновременно уловив запах мятных лепешек и джина у него изо рта.

– Надеюсь, вы уходите ненадолго? – сказала она. – В десять часов придет доктор Картер.

– Что значит «я ухожу»? Мы идем вместе.

– Что? – воскликнула она. – В этом свитере и юбке? Еще чего не хватало!

– Тогда и я не пойду.

– Вот и прекрасно, отправляйтесь в постель – там вам сейчас самое место. Разве нельзя повидать этих людей завтра днем?

– Конечно же нет.

– А, ну конечно же!

Она потянулась вверх над его плечами, завязывая бабочку. Манжеты рубашки сильно измялись после его возни с запонками, и она предложила:

– Неплохо бы вам переодеть рубашку, раз уж идете на светский прием.

– Ладно, только я сделаю это сам.

– Почему вы отказываетесь от моей помощи? – возмутилась она. – Почему бы мне не помочь вам одеться? Для чего тогда нужна сиделка? Или вы думаете, я никогда не помогала мужчинам одеваться?

Внезапно он присел на крышку унитаза.

– Хорошо, помогайте.

– Эй, только за руки не хвататься! – сказала она строго, а когда он дернулся снова, извинилась.

– Ничего, это не больно, – сказал он. – Сейчас увидите.

Она сняла с него смокинг, жилет, рубашку и собралась стянуть через голову майку, но он помешал ей, затягиваясь сигаретой.

– А теперь смотрите, – сказал он. – Раз, два, три!

Она потянула вверх майку, и в тот же момент он, точно кинжал, вонзил себе в область сердца багрово-пепельный кончик сигареты, раздавив окурок о медную пластинку размером с долларовую монету на своем левом ребре и ойкнув, когда одна искра слетела на живот.

«Вот и повод проявить выдержку», – сказала она себе. В его шкатулке она видела три военные медали, но и самой ей не раз приходилось рисковать, ухаживая за инфекционными больными, – бывали у нее туберкулезники, а однажды попалось кое-что пострашнее, хотя она тогда этого не знала и до сих пор не простила врача, утаившего от нее диагноз.

– Должно быть, вам нелегко приходится с этой штукой, – сказала она с нарочитой бодростью, обтирая его тело губкой. – Она когда-нибудь затянется?

– Никогда. Это же медяшка.

– И все равно это не оправдывает ваше издевательство над собой.

Его большие карие глаза посмотрели на нее в упор – пронзительно, отчужденно, потерянно. И в этом недолгом, почти мимолетном взгляде ей вдруг открылось желание смерти; и стало ясно, что все ее знания и навыки в данном случае бесполезны, – помочь ему она не в состоянии. Он поднялся, опираясь на раковину, и устремил взгляд на что-то перед собой.

– Нет уж, пока я здесь, никой выпивки вы не получите, – сказала она.

В следующий миг она поняла, что взгляд этот не имеет касательства к выпивке, хотя и нацелен в тот угол, где она ранее разбила бутылку джина. Она смотрела на его красивое лицо, выражавшее растерянность и вызов одновременно, и боялась даже искоса проследить направление его взгляда, ибо знала, что там, в углу, он видит смерть. Вообще-то, смерть была ей не в новинку – доводилось слышать ее приближение, чуять ее характерный запах, – но никогда прежде она не видела смерть до того , как та завладеет своей жертвой, а этот человек сейчас видел ее в углу комнаты; и смерть оттуда глядела на него, пока он откашливался, а затем, сплюнув себе на ладонь, вытер ее о штанину. Секунду-другую плевок, пузырясь, блестел на ткани как свидетельство его последнего жеста…

На другой день она попыталась описать свои ощущения миссис Хиксон:

– С этим просто нельзя совладать, как сильно ты ни старайся. Пусть бы он выкручивал мне руки вплоть до разрыва связок, оно б и вполовину не было так больно. Тяжелее всего понимать, что ты бессилен хоть как-то помочь, – все напрасно.