Александр Пресняков - Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Большое влияние боярства и всей дружины на дела Суздальской земли второй половины XII в. не могу признать явлением новым, неожиданным свидетельством возникновения тут этого сильного земского класса. Сергеевич прав, объясняя силу Ростова, рядом с княжим Суздалем при Юрии, значением тамошнего боярства. Думаю, что совокупное старейшинство Ростова и Суздаля не объяснимо иначе, как солидарностью действий боярства и всей дружины, несмотря на то, что их организация имела тут два центра. И весь вопрос о подчиненности «Ростову и Суздалю» Владимира хорошо освещают слова «мизинного» человека-владимирца: «Ростов и Суздаль, и вси боляре, хотяще свою правду поставити… “как нам любо” рекоша, “такоже створим”» [39] Сергеевич В. И. Русские юридические древности. 2-е изд. Т. I. С. 19. . Если мы эту и другие сходные формулы поймем как действия веча с боярами во главе, то такое понимание немного что изменит – вече всюду входило в политическую силу, когда боярство становилось во главе его и в нем искало опоры для самостоятельной политики по отношению к князьям.

Совокупность этих наблюдений над ростово-суздальской жизнью XII в. приводит меня к заключению, что в течение всего столетия в Ростово-Суздальской земле имеется налицо крепкая боярская сила. Она стоит во главе «всей дружины» (гридей и пасынков) и во главе судеб земли. Что же такое эти бояре? То же, что везде, – «старейшая дружина», как их зовет летописец, сильная административным влиянием, общественным положением и земельным богатством. А наличность такого класса заставляет думать, что первые князья Ростово-Суздальской земли, Юрий и Андрей, строили здание своего вотчинного владения не на зыбкой, колонизующейся почве, а на основе сложившегося общественного быта, сложного по внутреннему строю, в среде того же уклада, какой наблюдается в ту же пору в Киеве или на Волыни, в Галиче или Чернигове. Всюду на Руси ХII в. есть время нарастания и усиления боярских прав, боярского землевладения и боярского влияния.

Обратимся теперь к другому вопросу: о степени развития городской жизни в Суздальщине XII в. и о характере и значении княжого строительства. Первые князья-устроители Ростово-Суздальской земли – Юрий, Андрей, Всеволод – много строили. В 1108 г. «свершен бысть град Владимер… Володимером Маномахом и созда в нем церковь камену св. Спаса» (1116 г. по Карамзину). В 1134 г. – Юрий «заложи град на усть Нерли… и нарече ему имя Константин». В 1152 г. Юрий «во свое имя град Юрьев заложи, нарицаемый Полский». В 1157 г. «сущу князю Георгию Суждальскому… на реце на Яхроме и сь княгинею, и… родися ему сынь Дмитрий (Всеволод)… и постави на том месте в имя его град, и нарече его Дмитров» [40] Полное собрание русских летописей. СПб., 1910. Т. ХХ. 1-я пол. С. 103; СПб., 1862. Т. IX. С. 158, 196; Петроград, 1915; Т. IV. 2-е изд. Ч. 1. Вып. 1. С. 153; СПб., 1851. Т. V. С. 160–161; СПб., 1863. Т. XV. Стб. 221. .

Ростов и Суздаль, Ярославль и Владимир, Переяславль, а также Углече-Поле, Молога, вероятно, и Белозерский городок старше Юрия. Три города – вот все «неутомимое градостроительство» Юрия, по Соловьеву. Андрею градостроительства летопись вовсе не приписывает. Но во вторую половину XII и начале ХIII в. начинают упоминаться впервые многие города Суздальской земли без указания [ни] на время их основания, ни того, чтобы они были созданием «военно-княжеской» колонизации.

Как бы мы ни относились осторожно к этим данным (ведь первое упоминание города означает, что возник он раньше, но насколько – определить невозможно; обычная предпосылка, «незадолго», может вызывать сомнение ввиду случайности указания на тот или иной пункт в ходе летописного рассказа), все-таки трудно отказаться от представления, что в эту пору возникает ряд новых городов или достигает большего значения ряд населенных пунктов, может быть, и старых, но более мелких. Если зачислять это явление в инвентарь княжого строительства, то разве в виде построения «города» – укрепления, развития «городового дела» в Суздальщине.

И тем не менее северные князья, действительно, много строили. Они соорудили много замечательных храмов. Еще Мономах построил церковь св. Спаса во Владимире. Юрию принадлежат св. Спас в Переяславле Залесском, собор Юрьева Польского, Спас-Ефимьевский монастырь в Суздале, церковь Бориса и Глеба на Нерли, [собор] св. Богородицы в Ростове (расписан в 1187 г.). Андрею – владимирский Успенский собор, церковь Иоакима и Анны во Владимире, Золотые ворота Владимирские. Строительство продолжалось и после них: в 1192–1196 гг. Всеволод построил церковь Рождества Богородицы во Владимире, обновил в 1194 г. соборы Владимира и Суздаля. В Ростове после пожара в 1211 г. Константин Всеволодович соорудил на месте упомянутого собора церковь Успения Богородицы, в 1215/16 г. церковь Успения и Спаса Преображения в Ярославле и т. д. В 1194 г. создан Всеволодом Дмитровский собор во Владимире. Все это строительство – огромной ценности. В истории русского (и не только русского) искусства оно составляет важную и весьма содержательную страницу. Сооружения эти – каменные, причем белый камень привозился, по крайней мере иногда, водой из Булгар[ии Волжской]. Среди них есть памятники высокого художества. Архитектурный склад храмов, особенно их скульптурная декорация на наружных стенах, богат не только оригинальностью форм и композиции, но и подчинением этой последней общей религиозной идее, рассчитанной на поучение зрителя. Это та страница творчества, первая, которая позволяет Н. П. Кондакову говорить, что «русское искусство есть оригинальный художественный тип, крупное историческое явление, сложившееся работою великорусского племени при содействии целого ряда иноплеменных и восточных народностей» [41] Кондаков Н. П. О научных задачах истории древнерусского искусства. СПб., 1899. С. 2; см. также: Русские древности в памятниках искусства, изд. гр. И. Толстым и Н. Кондаковым. Вып. VI: Памятники Владимира, Новгорода и Пскова. СПб., 1899. . В данном случае перед нами крупный художественный стиль, созданный путем самостоятельной переработки целого ряда восточных мотивов в фантастической и символической декорации, примененной к украшению храмов, коих архитектурные формы представляют своеобразную переработку византийского типа. В этой Суздальской архитектуре есть родство, и притом близкое, с так называемой романской архитектурой Запада. Близкое родство, но не тождество. Родство, объясняемое единством восточных источников для орн[аментирующих] мотивов, отчасти (хотя меньше) – архитектурных форм. Таких форм романской скульптуры, как во Владимире и Юрьеве-Польском, не существует нигде на Западе. Суздальская Русь создала их самостоятельно, перерабатывая восточные мотивы, шедшие к ней из [Волжской] Болгарии и вообще Поволжья. Отсюда привозился не только материал – белый камень, отсюда шли восточные изделия, знакомившие с мотивами зооморфического и иного украшения, которые в христианской среде получали таинственное мистическое осмысление и давали толчок своеобразному развитию стилистического чувства. Отсюда должны были прийти каменотесы и резщики, учителя суздальских ремесленных мастерских, каменщиков-владимирцев.