Камило Хосе Села - Улей. Семья Паскуаля Дуарте

Селестино вспоминает о своем наставнике и говорит с горечью:

– Но красивыми словами я же не могу уплатить налог!

– И это вас тревожит, лицемер вы этакий?

Мартин пристально глядит на Селестино, губы его кривит усмешка, в которой гадливость сочетается с состраданием.

– И вы еще читаете Ницше? Не много же вы из него усвоили. Да вы просто гнусный мелкий буржуа!

– Марко!

Мартин рычит, как лев.

– Да кричите, зовите сюда ваших друзей полицейских!

– Полицейские мне не друзья!

– Можете меня избить, мне на это наплевать! У меня нет денег. Понимаете – нет денег! И ничего в этом нет позорного!

Мартин поднимается и идет к дверям походкой победителя. У порога он оборачивается.

– И нечего вам хныкать, почтеннейший коммерсант! Как только я получу эти несчастные дуро, я вам их принесу, чтобы вы заплатили налог и успокоились. Подумаешь, совесть его замучила! А этот кофе запишите на мой счет и девайте его куда хотите! Я его пить не желаю.

Селестино опешил, он не знает, что делать. Он готов запустить нахалу сифоном в голову, но вовремя спохватывается: «Способность предаваться слепой ярости – признак того, что человек недалеко ушел от животного». Селестино убирает свою любимую книгу с бутылок и прячет в ящик. Да, бывают дни, когда твой ангел-хранитель поворачивается к тебе спиной и даже Ницше как будто переходит на противоположную сторону улицы.

Пабло попросил вызвать такси.

– Еще рано куда-либо ехать. Если хочешь, можем посидеть в кино, чтобы убить время.

– Как ты хочешь, Пабло. Главное, чтобы мы сидели совсем-совсем рядышком.

Таксист явился. После войны они почти все почему-то перестали носить фуражки.

– Такси ждет, сеньор.

– Благодарю. Пошли, малышка?

Пабло подает Лаурите пальто. Они садятся в машину, Лаурита шепчет:

– Вот жулье! Ты только взгляни, когда будем проезжать мимо фонаря: у него на счетчике уже шесть песет.

На углу улицы О’Донелла Мартин сталкивается с Пако.

В тот миг, когда до его слуха доносится «Привет!», он думает:

«Да, Байрон прав: если у меня будет сын, я для него выберу профессию самую прозаическую – либо адвокат, либо морской разбойник».

Пако кладет ему руку на плечо.

– Ишь ты, даже запыхался. Почему меня не подождал?

У Мартина вид лунатика, он как будто бредит.

– Еще немного, и я бы его убил! Вот свинья!

– Кто?

– Да тот, хозяин бара.

– Хозяин бара? Бедняга он! Что он тебе сделал?

– Стал напоминать о деньгах. Он отлично знает, когда у меня есть деньги, я всегда плачу!

– Ну, дорогой мой, ему, видно, приспичило!

– Да, чтоб налог платить. Все они хороши.

Мартин опускает глаза и тихо говорит:

– Меня сегодня из одного кафе взашей вытолкали.

– Что, побили?

– Нет, не побили, но близко к тому. Ах, Пако, я уже сыт по горло!

– Ладно, не расстраивайся, береги нервы. Куда идешь?

– Спать.

– Это самое лучшее. Хочешь, завтра встретимся?

– Как хочешь. Передашь через Фило, где ты будешь. Я к ней загляну.

– Ладно.

– Вот книга, которую ты просил. А писчей бумаги принес?

– Нет, не удалось достать. Может, завтра раздобуду.

Сеньорита Эльвира ворочается в постели, она расстроена – можно подумать, что ей не спится после чересчур роскошного ужина. Но нет, ей вспомнилось детство и позорный столб в Вильялоне – это воспоминание иногда мучает ее. Чтобы от него отделаться, сеньорита Эльвира принимается читать «Верую», пока не заснет; бывают ночи, когда это воспоминание так неотвязно, что приходится повторять «Верую» по сто пятьдесят – двести раз.

Мартин ночует у своего друга Пабло Алонсо на тахте в гардеробной. У него есть ключ от квартиры, и в уплату за гостеприимство он должен выполнять всего три условия: никогда не просить денег, никого не приводить в квартиру и уходить в полдесятого утра до одиннадцати вечера. Случай болезни не предусмотрен.

Утром, уходя из квартиры Алонсо, Мартин отправляется на почтамт или в Испанский банк – там тепло, можно писать стихи, делая вид, будто заполняешь телеграфные бланки или приходо-расходные квитанции.

Когда Алонсо дает Мартину пиджак поприличней – а он перестает их носить почти новыми, – Мартин Марко осмеливается сунуться в холл ресторана «Палас» в послеобеденные часы. Не то чтобы его привлекала роскошь, отнюдь, просто он стремится изучать разные сферы общества.

«Как-никак жизненный опыт», – думает он.

Дон Леонсио Маэстре, усевшись на чемоданчик, закурил сигарету. Он счастлив необычайно, напевает про себя «La donna è mobile», но с другими словами. В молодости дон Леонсио Маэстре как-то получил первый приз – живой цветок – на поэтических состязаниях, которые устраивались на острове Менорке, его родине.