Абдурахман Абсалямов - Избранные произведения. Том 4

Джагфар недоумевал: что это – хочет забыться или намеревается как-то оттянуть время? Но что может дать ей эта оттяжка? Уж не задумала ли она какую-нибудь каверзу? Ведь трудно поверить, чтобы в таком настроении она могла заниматься серьёзно. Ох, скорее бы выдернуть этот больной зуб! Хочешь не хочешь, а во избежание шума приходится ждать подходящего случая. Что ж, Джагфар будет ждать. Терпения у него хватит. А вот вытерпит ли Гаухар?..

По правде говоря, Джагфар в душе кое-чего побаивался. Ведь уговорила же Гаухар этого старика пойти в партком института. Хорошо, если покипятится-покипятится, да и остынет. «А вообще, надо признаться, – думал Джагфар, – лишнего я перехватил». Он был искренен перед собой. В его расчёты не входил полный разрыв. Ему надо было сломить Гаухар, полностью подчинить своей воле. На то он и муж. Для того и была разыграна эта адская ревность. Оказывается, он взял слишком круто. Гаухар не сдалась, школы не бросила. Самостоятельность для неё дороже всего на свете. Не будет же он теперь просить извинения у жены, – дескать, прости, мол, напрасно приревновал. Придётся теперь гнуть линию до конца. А надо бы мягче, осторожнее действовать. Ну хотя бы потакать этой её прихоти с этюдами. Хвалить бы почаще: «У тебя талант, Гаухар». Смотришь, увлеклась бы рисованием и забыла о школе. А там, глядишь, и талант улетучился бы. Куда ей деваться? Вот и захлопнулась бы ловушка за птичкой.

Странно – почему удачные мысли почти всегда приходят с запозданием? Вот теперь изворачивайся, до конца разыгрывай ревнивца. А сам связался с этой крашеной блондинкой, с Фаягуль. Словно чёрт за полу тянул. «Не надо было так глубоко залезать. Да ведь мы все не ангелы небесные, – вздыхает Джагфар. – Почему бы не порезвиться настоящему мужчине? Даже некоторые профессора, старички – и то, не держат себя в узде. А своя-то жена никуда не уйдёт от тебя. Не надо только быть дураком…» Но, выходит, он всё же свалял дурака.

Все эти дни Джагфар настороженно следил за женой: как она поведёт себя? Да и самому пришлось держаться построже. Перестал ходить к Дидаровым. Пить бросил совсем. Последнее было не трудно для него, он никогда по-настоящему не дружил с «зелёным змием». Да и с Фаягуль реже стал встречаться.

Порой ему казалось, что время всё же работает на него. Гаухар вроде бы начинает сдаваться. Ведь Джагфару, по существу, только этого и надо. Солидный хозяин не может обходиться без прислуги в доме или без послушной жены. Если бы Гаухар умела быть послушной, она жила бы у него как в раю.

Ну, а что Гаухар?.. Внешне она вроде бы стала несколько спокойнее и не переставала проявлять к мужу некоторую внимательность. В обеденное время иногда говорит ему: «Ты, наверно, проголодался? Сейчас соберу на стол». А вечером: «Я вскипятила чай. Если хочешь, давай попьём вместе».

Но появилось у неё и нечто новое, непонятное Джагфару. Она теперь не плачет и не упрекает. Когда бы ни ушёл и во сколько бы ни вернулся муж, не интересуется, где был, что делал. Если же сама запоздает, непременно объяснит: «Сегодня была на консультации, потому и задержалась». Или: «Сдавала экзамен. Трудновато было, но справилась». Джагфар бурчал в ответ что-нибудь небрежное, а то и обидное. Гаухар делала вид, что не слышит. Но с каждым днём она всё больше как-то уходит в себя: целыми днями занимается, никто не навещает её, и сама ни у кого не бывает. Её времяпрепровождение Джагфар знал вплоть до мелочей. И всё же Джагфара тревожило вот это её спокойствие, граничащее с равнодушием к нему. Что это могло значить?..

Между тем Гаухар дважды заходила к Галимджану-абы и Рахиме-апа. Галимджан ещё раз, уже в подробностях, рассказал ей всё, что было в парткоме. В общем-то ничего нового не прибавил. В заключение спросил:

– Как думаешь, не поговорить ли мне с ректором института? Возможно, он повлияет на Джагфара.

Гаухар задумалась, потом отрицательно покачала головой.

– Что может поделать ректор? – И горько усмехнулась: – Джагфар сам себе ректор.

После этого разговора складки в уголках губ Гаухар стали глубже, а взгляд её чаще останавливался на какой-то невидимой для других точке.

Иногда, оторвавшись от занятий, она облокачивалась о подоконник и подолгу смотрела в раскрытое окно.

По всем приметам, через неделю-полторы люди выедут на дачи. Джагфар уже наладил машину. Должно быть, не хочет расставаться с дачей. Гаухар уже не сядет рядом с мужем в машине. Обычно они выезжали на дачу ещё до окончания её экзаменов в институте. В те времена Гаухар не стоило больших усилий, чтобы подготовиться к экзаменам и сдать на «хорошо», а то и на «отлично». При этом она была неприхотлива и не нуждалась в каком-то особом внимании. Преподавание, учёба, как и этюды её, висевшие на стенах в доме и на даче, – всё это было чем-то обычным. У Джагфара – по-другому. Если ему сверх обычной работы приходилось делать что-нибудь даже незначительное, на это следовало смотреть как на подвиг. Особенно напряжённо было в доме, когда он заканчивал диссертацию. Одному богу известно, сколько раз Гаухар шептала соседям, случайным гостям: «Пожалуйста, тише – Джагфар пишет диссертацию, тема очень сложная», «Пожалуйста, извините, к Джагфару нельзя, – знаете, очень занят, пишет диссертацию, головы не поднимает, исхудал, бедняжка…» Почему-то она думала тогда, что любое дело Джагфара очень важно, а на свои занятия смотрела как на что-то второстепенное.