Абдурахман Абсалямов - Избранные произведения. Том 5

А вечером Ханафи, по совету Гали-абзы, вызвал к себе Газинура.

– Есть для тебя, Газинур, боевое задание, – сказал он, покручивая свой чёрный ус. – Казанские гостьи хотят посмотреть «нашу реку». Пойдёшь с ними. В разведку. Уразумел?

Газинур вмиг смекнул, чего хочет от него председатель.

– Вполне, Ханафи-абы.

– Вполне, говоришь? – переспросил председатель. – А знаешь, что такое разведка?

– Приду домой – спрошу у отца.

– Ах ты, языкастый! – откинув голову, весело расхохотался Ханафи. И погрозил парню пальцем. – Думаешь провести такого старого воробья, как я? А ну, шагом марш!

И Газинур отправился.

На землях «Красногвардейца» не было не только речки, на которой можно было бы поставить свою электростанцию, но даже такого ручейка, чтобы напоить колхозный скот. Правда, неширокая, но довольно глубокая река протекала по землям соседнего колхоза «Прогресс». Но Газинур не сразу повёл туда девушек. Он долго водил их по полям своего колхоза, показывал каждый крохотный ручеёк. Делал он это нарочно, рассчитывая, что городские девушки быстро устанут и запросятся домой. Но ошибся.

– Ах, как хорошо! Какой простор! – восклицала Фатыма. – Знаешь, Гюлляр, я видела в Третьяковской галерее «Рожь» Шишкина. Чудесная картина! Но здесь… здесь несравненно красивее! Газинур, – слегка коснулась она руки парня, – это ваши поля? И всё это вырастили ваши колхозники?

– Да, – ответил Газинур с гордостью, – это всё колхозные хлеба!

Поля убегали к синеющему лесу. С чем можно сравнить красоту полей в пору созревания хлебов? «Ни с чем», – подумала про себя Фатыма.

Прекрасен вид лесов, гор, лугов, но вид спеющих нив ещё прекраснее. Там природная красота, первозданная сила природы, а здесь торжество человеческого труда, труда тысяч вот таких Газинуров. Идёшь просёлком – вокруг никого. А по обе стороны от тебя колышется шелестящее море колосьев. Рожь так высока, что над ней чуть возвышается лишь твоя голова. Иногда и голова тонет и ты идёшь будто меж двух стен. И тут, если твоё сердце не очерствело, как ком земли, что лежит у дороги, ты задумаешься и запоёшь о красоте и величии труда тех, кто вырастил эти золотые хлеба. Да, они выросли не по милости природы, им дал жизнь человек. Сколько сил потратил он, сколько пота пролил, чтобы обработать эти бескрайние поля!..

Фатыма так и застыла, будто прислушиваясь к далёким отзвукам чудесной песни. Газинур и Гюлляр за оживлённым разговором незаметно ушли далеко вперёд.

Фатыма догнала их и пошла рядом, лаская пальцами шершавые колосья. Вдруг остановилась и, раскинув руки, преградила своим спутникам дорогу.

– Тс-с-с, не вспугните! – прошептала она. – Смотрите, какая хорошенькая птичка! Видите, на дороге? Ах, прелесть моя, пёрышки совсем-совсем зелёные! Это, наверное, жаворонок, Газинур?

– Нет, – сдержанно усмехнулся он, – овсянка.

На лугу Фатыма увлеклась цветами. Найдёт цветок и спрашивает: «А этот как называется?» И Газинур говорит ей местное, порой забавное, но меткое название цветка.

– Это – бархатный цветок. А это – улыбчивый. Тот, жёлтый, у нас зовётся грозолюб. Срывать его опасно – может разразиться гроза. А вот этот густорозовый цветочек – дегтярник. Когда срываешь его, стебелёк липнет к пальцам. А это огонь-цветок. Исцеляет от любви…

Фатыма то смеётся, то делает большие глаза. Некоторые названия она записывает в блокнотик.

– Уж не ботаник ли ты? – шутит она. – Откуда ты всё это знаешь?

Нет, Газинур не ботаник, просто он с детства в поле. Многое поведали ему старики. Как пчела, перелетая с цветка на цветок, собирает мёд, так и Газинур копил всё слышанное от людей в сундучке своей памяти.

Наконец Газинур решил, что пора вести девушек в соседний колхоз «Прогресс». Речка протекала в каком-нибудь километре от полей «Красногвардейца». Увидев её, Гюлляр схватила Газинура за руку и пустилась бегом с крутого откоса вниз. Фатыма с руками, полными цветов, осталась наверху.

Уезжающие по договору на лесозаготовки колхозники «Красногвардейца» начали собираться в дорогу. Немало ездивший на своём веку Гарафи, помня, что в пути пьётся много чаю, поспешил отдать колхозному кузнецу свой дырявый жестяной чайник – пусть запаяет. Зарезал жирную овцу, уже второй год ходившую яловой. Предусмотрел он и то, что вдали от дома не будет рядом с ним жены, и заставил её перештопать всё своё бельё, пришить пуговицы. Сам же перепилил и переколол на зиму дрова, какие были в запасе, и сложил их в поленницу; убрал двор, сараи. Чтобы иметь в руках немного денег, попросил у председателя лошадь и съездил в Бугульму, на базар. За делами незаметно пролетела неделя. Наконец Гарафи снял свой фартук, с которым не расставался с утра до позднего вечера, и, передав его жене, вышел за ворота и присел на скамейку, возле своего садика.