Лоренс Даррелл - Александрийский квартет

Затем – еще две-три строки, подпись и несколько нежных слов в конце.

Пульсирует стрекот цикад в кронах могучих платанов, летнее Средиземное море лежит предо мной и чарует магически синим. Где-то далеко, там, где подрагивает розово-лиловая линия горизонта, лежит Африка, лежит Александрия и держит слабеющую цепкую лапку на пульсе памяти; памяти о друзьях, о днях давно минувших. Медленная ирреальность времени затягивает воспоминания илом, размывает очертания – и я уже начинаю сомневаться, а в самом ли деле исписанные мной листы рассказывают о поступках и мыслях реальных людей; не есть ли это просто история нескольких неодушевленных предметов, катализаторов и дирижеров человеческих драм – черная повязка на глазу, ключик от часов и пара бесхозных обручальных колец…

Скоро спустится вечер и ясное ночное небо сплошь запорошит летними звездами. Я, как всегда, приду сюда покурить у воды. Я решил оставить письмо без ответа. Не хочу больше никого обязывать, не хочу ничего обещать, не хочу думать о жизни в терминологии визитов, договоров, резолюций. Пусть Клеа сама поймет мое молчание в согласии с собственными желаниями и нуждами – пусть приедет или пусть останется дома. Разве не зависит все на свете [89] См. страницу 236. от нашей интерпретации царящего вокруг нас молчания? Так что…

Тональность пейзажа: высокая линия горизонта, низкие облака, земля жемчужного цвета, тени – фиалка и устрица. Апатия. Озеро – лимон и пушечная бронза. Осень: набухшие кровоподтеки туч. Зима: студеный белый песок, ясное небо, восхитительные россыпи звезд.

КВИНТЭССЕНЦИИ ПЕРСОНАЖЕЙ

Свева Маньяни: дерзость, фрондерство.

Гастон Помбаль: медведь-сладкоежка, чувственная лень.

Тереза ди Петромонти: набеленная Береника.

Птолемео Дандоло: астроном, астролог, дзен.

Фуад Эль Саид: черная жемчужина с лунным блеском.

Джош Скоби: пиратство.

Жюстин Хознани: стрела во тьме.

Клеа Монтис: тихие воды боли.

Гастон Фиппс: вместо носа носок, черная шляпа.

Ахмед Зананири: путеводная звезда и тюремная камера.

Нессим Хознани: гладкие перчатки, лицо – заиндевевшее стекло.

Мелисса Артемис: повелительница скорбей.

З. Бальтазар: сказки, работа, незнание.

Помбаль спит, не сняв костюма, при полном параде. Рядом, на кровати, – ночной горшок, набитый выигранными в казино банкнотами.

Да Капо: «Печешься в чувственности, как яблоко в кожуре».

Экспромт Помбаля:

Любовник – как стащивший рыбу кот: мечтает убежать, но рыбку не дает.

Несчастный случай или попытка убийства? Жюстин мчится в роллсе по шоссе через пустыню – в Каир, – и вдруг выключаются фары. Ослепленная машина слетает с дороги и, свистя, как стрела, зарывается в бархан. Такое впечатление, что кто-то напильником подпилил проводки – они стали тоньше ниток. Через полчаса подъезжает Нессим. Они обнимаются в слезах.

Бальтазар о Жюстин: «Рано или поздно ты поймешь, что весь этот маскарад корнями уходит в разветвленную систему детских страхов».

Клеа никогда не принимает решения, не составив предварительно гороскопа.

Рассказ Клеа о кошмарной вечеринке: они ехали на машине вдвоем с Жюстин и увидели на дороге коричневую картонную коробку. Очень спешили, а потому бросили ее на заднее сиденье и открыли, только когда въехали в гараж. Там лежал мертвый ребенок, завернутый в газету. Что им было делать с этим сморщенным гомункулусом? Хорошо сложенный, без дефектов. Гости должны были нагрянуть с минуты на минуту, приходилось спешить. Жюстин сунула его в ящик тумбочки в прихожей. Вечеринка получилась – просто блеск.

Персуорден о трилогии «n-мерных романов»: «Поступательное движение повествования уравновешивается отсылками в прошлое, книга не путешествует из пункта А в пункт Б, но зависла над временем и медленно вращается вокруг своей оси, постепенно охватывая всю панораму. Не каждая причина рождает следствие; некоторые вещи, наоборот, отсылают к событиям давно минувшим. Бракосочетание прошлого и настоящего и летучая множественность будущего спешит принять участие в торжествах. В общем, такова была идея…»

«Ну и сколько она будет длиться, эта любовь?» (в шутку).

«Не знаю».

«Три недели, три года, тридцать лет?..»

«Ты как все… пытаешься свести вечность к числам», – сказано тихо, но с глубоким чувством.