Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

Потом Кутузов облачился в новую форму, напомнившую ему времена Петра III.

Теперь Михаил Илларионович мог оценить удобство прежней одежды, введенной Потемкиным: суконные шаровары, свободный кафтан, наподобие куртки, не говоря уже о прическе – рядовых стригли под горшок. Сейчас солдат нарядили в темно-зеленый толстого сукна мундир с отложным воротником и обшлагами кирпичного цвета, дали шляпу с огромными загнутыми полями – «городами», которая, однако, едва держалась на голове, до невозможности стянули шею черным фланелевым галстуком, а ноги обули в курносые смазные башмаки с туго перехваченными за коленом черными суконными штиблетами. Кавалеристам вместо сабли, наносившей страх врагу, воткнули в фалды по железной спичке, удобной только перегонять мышей, а не защищать жизнь свою. Унтер-офицерам вручили совершенно бесполезную в бою двухсаженную алебарду и навесили подле тесака трость – как наиболее убедительный аргумент воинского воспитания…

– Марш! Марш! – несся над площадью резкий голос императора.

Свое гатчинское войско Павел уравнял с гвардией, что вызвало в полках дружный ропот. Это были по большей части люди грубые, малообразованные, сор русской армии. Выгнанные из полков за дурное поведение, пьянство или трусость, они нашли прибежище в гатчинских батальонах, где, добровольно обратясь в машины, сносили от наследника-цесаревича брань, оскорбления, а случалось, и побои. Ныне вся армия пригонялась под их образец. Глядя, как солдаты и офицеры старательно тянут ногу под треск барабанов и писк флейтуз, Кутузов сказал себе:

«Словно они сошли со старорусской гравюры, изображающей Семилетнюю войну…»

Внезапно Павел подскакал к командиру одного из полков, перегнулся, схватил его за ухо и потянул к себе с возгласом:

– Что же вы, рекалии, не маршируете! Я же сказал: «Вперед марш!»

Солдаты еще не научились понимать новых команд. Вместо приказа «К ружью!» теперь говорилось «Вон!», вместо «Заряжай!» – «Шаржируй!». Привычное «Ступай!» заменили французским речением «Марш!».

– Всех офицеров на гауптвахту! Полковника из службы исключить! – надуваясь лицом до красноты, зашелся в гневе Павел.

Аракчеев, сутулый, худощавый и жилистый, громко и подобострастно добавил, указывая на полковые знамена:

– Развесили, гог-магог, екатерининские юбки!..

От резких, гугнивых криков лошадь под Кутузовым заволновалась. Михаил Илларионович успокаивал ее поглаживанием, ласково приговаривая:

– Смирно, Зефир… Стой спокойно, мой дружочек…

Да, теперь надобно было учиться всему сызнова.

Не только солдатам – седым екатерининским генералам пришлось знакомиться с тайнами гатчинской экзерциции. В Зимнем дворце был учрежден тактический класс, за которым надзирал Аракчеев, а преподавали бывший учитель фехтования Каннибах и бывший лакей графа Апраксина Клейнмихель. Герои, штурмовавшие Очаков и Измаил, зубрили значение плутонгов, эшелонов, пуан-де-вю, пуан-д'аппюи и других мистерий прусского воинского устава. Михаил Илларионович встречал там новопроизведенных фельдмаршалов Салтыкова и Репнина, старика Прозоровского, наконец, Ивана Лонгиновича Голенищева-Кутузова, у которого в Морском кадетском корпусе и давал некогда уроки фехтования выскочка-немец…

Павел уже здоровался с генералитетом. Он милостиво побеседовал с Павлом Васильевичем Чичаговым, вспомнил, в качестве генерал-адмирала русского флота, должность которого занимал с двенадцати лет, о былых заслугах его отца-флотоводца и изволил дать для целования руку. Контр-адмирал Чичагов исполнил это с удовольствием, преклонив колено, и вызвал царской милостью зависть у наиболее пылких обожателей императора.

После парада Михаил Илларионович проследовал вместе с прочими военачальниками в залы Зимнего дворца.

Ожидали выхода Павла, затворившегося в кабинете для подписания бумаг. Вскоре шталмейстер громко назвал имя Чичагова, который приглашался на экстренную аудиенцию. В толпе шушукались, что может взойти новая звезда.

Кутузов оглядывал хорошо знакомые лица, вспоминая, как в последний раз ему довелось увидеть Екатерину Алексеевну.

Уже утром 5 ноября Михаил Илларионович был извещен о смертельном апоплексическом ударе, поразившем императрицу, с которой он расстался накануне. В девятом часу из Гатчины примчался цесаревич. Он расположился в угольном кабинете, примыкающем к спальне государыни, и не мешкая занялся разбором ее бумаг.