Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

Впрочем, Михаил Илларионович прекрасно отдавал себе отчет, направляясь в султанский сад, что задевает только этикетный авторитет Селима III, но никак не самолюбие оскорбленного мужчины.

М. И. Кутузов – Е. И. Кутузовой.

5 ноября 1793 года. Пера.

«На прошедших днях были визиты у визиря и аудиенция у государя… Как бы тебе наскоро сказать, что султан и его двор: с султаном в дружбе, т. е. он, при всяком случае, допускает до меня похвалы и комплименты; велел подружиться своему зятю – капудан-паше со мною… На аудиенции велел делать мне учтивости, каких ни один посол не видал. Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но все велико, огромно, пышно и почтенно. Это трагедия Шекспирова, поэма Мильтонова или Одиссея Гомерова. А вот какое впечатление сделало мне, как я вступил в аудиенц-залу: комната немножко темная, трон при первом взгляде оценишь миллиона в три; на троне сидит прекрасный человек, лучше всего его двора, одет в сукно, просто, но на чалме огромный солитер [41]с пером и на шубе петлицы бриллиантовые. Обратился несколько ко мне, сделал поклон глазами и показал, кажется, все, что он мне приказывал комплиментов прежде, или я худой физиономист, или он добрый и умный человек. Во время речи моей слушал он со вниманием, часто наклонял голову, и где в конце речи адресуется ему комплимент от меня собственно, наклонился с таким видом, что, кажется, сказал: «Мне очень это приятно, я тебя очень полюбил; мне очень жаль, что не могу с тобою говорить». Вот в каком виде мне представился султан. Прощайте, мои друзья. Здравствуйте, детки. Боже вас благослови…»

Успех миссии Кутузова в Константинополе превзошел все ожидания. Его с удивлением признал даже граф Кочубей. Михаил Илларионович не только добился всего, чего хотел, но и заручился прочным покровительством матери султана – валиде и его зятя Кючук-Хуссейна, а значит, и самого Селима III. Однако из Константинополя Кутузову было хорошо видно, что не Турция представляет опасность для России. Все, что могло произойти далее в большой политике, было так или иначе связано с другим могучим феноменом. И имя ему было – французская революция.

Старое платье Европы трещало по всем швам.

Древа свободы, фригийские колпаки, лозунги «Свобода, равенство, братство!» приносились в другие страны на штыках санкюлотов, составивших ядро республиканской армии. В самой Франции торжественно возвещалось о том, что старый мир будет сметен до основания. «Город Лион будет уничтожен. Все, что было обитаемо богатыми, будет разрушено. Останутся лишь жилища бедняков, убитых или осужденных патриотов, здания, специально предназначенные для промышленности, и монументы, посвященные человечеству или народному просвещению. Само название Лиона будет вычеркнуто из списка городов республики», – говорилось в постановлении Конвента.

Очаги мятежа переименовывались «на вечные времена»: Лион стал теперь называться «Освобожденным городом», а Тулон – «Портом у горы». Правительство террора обратилось к самым крайним мерам. Пленные соотечественники подвергались массовому расстрелу. После взятия роялистского Тулона особо отличился генерал Бонапарт, хладнокровно казнивший четыре тысячи пленных, преимущественно портовых рабочих. Все без исключения эмигранты были осуждены на гражданскую смерть. Не только их собственное имущество, но даже достояние родителей и детей конфисковывалось.

Разбивались статуи монархов; национальные реликвии, почитавшиеся священными, как сердце Генриха IV, публично сжигались; без устали работала машина, изобретенная врачом Гийотеном, который первым испробовал ее действие на своей шее. Вслед за Людовиком XVI на гильотине погибли тысячи людей, в том числе королева Мария-Антуанетта, физик Лавуазье, поэт Андре де Шенье и герцог Орлеанский, прозванный Эгалите [42]и голосовавший за казнь короля. Закон 22 прериаля II года (христианское летосчисление и прежний календарь были также навечно отменены) о «врагах народа» предлагал для всех нарушителей единственное наказание – смертную казнь.

Затем машина принялась уничтожать самих революционеров: вслед за умеренными – жирондистами Гебером и Дантоном покатилась голова Робеспьера. «Революция во Франции, – размышлял Кутузов, – воистину, словно мифический Кронос [43], пожирает теперь собственных детей!..»

На внешних фронтах республика теснила врага. В 1793 году Франция объявила войну Голландии и Англии. Давний приятель Суворова генерал Дюмурье начал побеждать в Нидерландах. Австрийская армия во главе с принцем Кобургом перешла Рейн. Союзники могли двигаться прямо на Париж, согласно плану, начертанному в Херсоне Суворовым, но не было согласия в действиях. В следующем году Кобург потерпел поражение в Голландии; осенью австрийцы ушли за Рейн. Нидерланды заключили союз с Францией под именем Батавской республики. Германские княжества трепетали перед близкими громами «Марсельезы». На Рейне у союзников остался один Мец.