Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

– Взять их в штыки! – по цепи передали приказ командира корпуса.

Пока егеря на правом фланге управлялись с янычарами, атака конницы с фронта повторилась. Лава за лавой накатывались все новые волны всадников. Казалось, отряд Кутузова, уже окруженный, будет вот-вот раздавлен. Далеко справа заворковали ружейные выстрелы: корпус Голицына поднялся на высоты против главного лагеря и отвлекал на себя турок. Однако между двумя отрядами образовалась широкая брешь, которую было нечем заполнить: Волконский еще только переходил Чечуль.

– Терпите, братцы! Бог терпел и нам велел! – повторял Кутузов. Он приказал несколько перестроить свой правый фланг углом назад. – Терпите! Ведь главное еще впереди!..

Но вот наконец появилась подмога – карабинеры Северского полка и конные егеря. Волконский поспешно выслал свой авангард на высоты. Этих сил было, однако, недостаточно, чтобы закрыть разрыв. Турки получали из главного лагеря все новые и новые подкрепления. И хотя егеря и карабинеры всякий раз атаковали левое крыло неприятеля, вводившего свежие войска, отражать нападения становилось все труднее.

За ближним гребнем загремела канонада: Свято-Николаевский, Московский пехотный и гренадерские полки Волконского поднялись на взгорье и соединили оба корпуса – Кутузова и Голицына. Рассеявшийся пороховой дым открыл пустое поле перед вражеским лагерем, покрытое множеством тел и лошадиных трупов. Странная, зловещая тишина нависла над местом битвы.

– Ну, кажется, вот оно – главное… – сказал Михаил Илларионович не то самому себе, не то своему адъютанту. Впрочем, он тут же уточнил: – Федор, дружок, поезжай к артиллеристам. Прикажи, чтобы заряжали только картечью…

Опытный генерал, он предвидел, что Юсуф-паша предпримет теперь решающую и самую отчаянную атаку. Под командой верховного визиря находились пять пашей, два анатолийских бея и два татарских хана. Все конные и пешие силы, сколько могло вместить поле перед лагерем, одновременно надвинулись на русскую армию. От дыма и пыли не видно уже было поднявшегося в зенит солнца. Пушки и ружья били наугад, но по причине тесноты наступающих толп находили цель. Когда передовые турецкие отряды были приняты в штыки, неприятель начал отходить по всему фронту.

Гюне привез повеление Репнина: атаковать турецкий лагерь. Но Кутузов уже и сам видел, что чаша весов впервые заколебалась и подалась в нашу пользу. Егеря и гренадеры теснили противника, который медленно, пядь за пядью, уступал.

– Феденька! – крикнул Кутузов. – Мчись к Тормасову! Теперь черед коннице!..

По его приказу вся кавалерия с бригадой Орлова, до того не принимавшая участия в сражении, заскакала в правое крыло неприятеля и оказалась позади его главного лагеря. Здесь скучилось множество войск в ожидании, когда их бросят в дело. Но Юсуф-паша не успел воспользоваться своим огромным резервом. Кавалеристы Тормасова и казаки на полном скаку врубились в толпы турок и погнали их по дороге на Гирсово. Это послужило началом полного разгрома.

Когда Юсуф-паша завидел русскую конницу в своем тылу, мужество покинуло его. Он бросился бежать, увлекая всю армию. Лишь несколько янычарских полков продолжали сопротивляться с упорством обреченных. Заскакавший в их ряды князь Волконский получил сильнейший сабельный удар в голову. Он выжил, но рана давала о себе знать некоторыми странностями. Впрочем, они носили безобидный характер. Назначенный позднее генерал-губернатором в Оренбург, князь Волконский едва ли не насильно заставлял местное общество регулярно слушать старинную итальянскую музыку…

Итогом мачинского побоища было пять тысяч убитых турок, не считая тех, кто погиб в Дунайской флотилии (три вражеских судна взлетели в воздух после канонады артиллерии из корпуса Голицына), большое число пленных, в числе которых оказался двухбунчужный паша Мегмет-Арнаут, тридцать пять орудий, пятнадцать знамен и огромный лагерь. Русским эта победа обошлась в 141 человек убитыми и 300 – ранеными.

Возвращаясь к месту сбора, Кутузов встретил Денисова и в самых горячих словах благодарил за отвагу его бригаду. Казаки бродили по полю, подбирая своих раненых и убитых товарищей. Михаил Илларионович заметил знакомого буланого жеребца, которого два запорожца вели под уздцы. На расшитом жемчугом и бисером седле, поперек лошади, лежал, бессильно свесив сивый оселедец, Осип Стягайло. Даже с первого взгляда видно было, что душа его давно уже отправилась в мир иной. Кажется, на нем не было живого места, так был он весь исполосован ятаганами и саблями. Глубоко в теле засел дротик, верно пущенный в своего земляка кем-то из турецких запорожцев.