Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

Кутузов укорил суворовского любимца:

– Ах, Василий Иванович! Неужто и вы не увидели, что графа Александра Васильевича хотят предварить, и не остерегли его в том!

Это удивило Золотухина. Не понимая, о чем идет речь, он просил Кутузова открыть ему истину. Михаил Илларионович взял у него честное слово не говорить даже и Суворову, кто указал на де Рибаса, и затем объяснил:

– Хитрый итальянец хочет предвосхитить славу Суворова! Как вы там не видите? А мне это очень жаль…

Золотухин, воротясь к главнокомандующему, рассказал ему о подозрительных приготовлениях де Рибаса.

– Как! – вскричал Суворов. – Кто тебе сказал? Говори!

Нельзя было не повиноваться.

– Лошадь! – потребовал Суворов и немедленно помчался к дунайскому берегу.

Де Рибас в это время как раз облегчал суда от тяжелых орудий, чтобы затем посадить на борт войска и подвинуться к Измаилу для штурма. Главнокомандующий тотчас отдал приказ высадить на берег пехоту и поставить снова на корабли пушки. Возвращаясь в ставку, он сказал Золотухину:

– Браво, браво! Кутузов усмотрел, Кутузов связал, Кутузов и развязал…

Согласно диспозиции войска были разделены на три отряда по три колонны в каждом. Три колонны правого крыла под командованием Павла Потемкина должны были атаковать западный фас крепости; еще три – под начальством генерал-поручика Самойлова – восточный; отряд де Рибаса на Лиманской военной флотилии переправлялся через Днепр и штурмовал крепость с юга. Из девяти колонн на главном направлении, в приречной полосе, сосредоточивалось шесть. Здесь же была собрана большая часть артиллерии. Обязанности инженера, строившего батареи, исполнял состоявший при Суворове сын принца де Линя полковник Шарль де Линь.

Два дня продолжалась канонада с суши и моря по крепости. В ночь на 11 декабря колонны были выдвинуты на исходные позиции для штурма.

Кутузов командовал шестой колонной на левом фланге русских войск. Ему предстояло взойти в Измаил, сломив одну из наиболее грозных твердынь – Новую крепость.

Было очень холодно. Стоял морозный туман. Впереди колонн пошли охотники со скородельными фашинами. За ними тронулись бугские егеря, при которых находился Рибопьер. В глубоком молчании отряд подвинулся к чернеющей громаде Измаила и остановился. Ожидание сигнала было нестерпимо мучительным.

– Скорее бы уж, Иван Степанович! – прошептал Рибопьеру Федор Кутузов.

– Не худо проверить, там ли мы встали, – так же тихо ответил точный, как швейцарский часовой механизм, Рибопьер. – Где колонновожитель?

Но проводник куда-то подевался.

– Федор Васильевич! – попросил Рибопьер. – Я на тебя надеюсь, как на себя. Возьми егерей и поди до рва. Узнай, где мы теперь с отрядом стоим…

Кутузов молча повернулся и отправился в голову колонны, к стрелкам. Он отобрал пятерых егерей и пополз с ними к крепости. Через каждые двадцать шагов подпоручик клал их, одного за другим, чтобы потом найти обратную дорогу во тьму, и велел им отзываться свистом. Но вот наконец и глубокий ров, а за главным валом завиднелся Сингалпашинский бастион, выложенный белым камнем.

Вдруг забрехала собака, очевидно привязанная на случай опасности турками. Но подпоручик припал к земле, и она замолкла. Шума со стороны крепости не доносилось никакого: то ли все спали, то ли затаились. Федор Кутузов пополз назад, по пути собирая егерей.

– Надобно отряд повернуть несколько влево, – задыхаясь от трудного пути, сказал он.

Вновь двинулись солдаты, но, как ни старались идти тише, штыки и лестницы застучали. Однако и тут турки не отозвались.

– Ракета! – воскликнул Федор Кутузов, указывая на желтое пятно, ползущее по свинцовому небу.

– Вперед! На штурм! – крикнул Рибопьер.

Было пять с половиной пополуночи. Все молчавшее дотоле вдруг содрогнулось, и вал осветился – со стен крепости загремели картечные и ружейные выстрелы. Турки, знавшие о готовящемся приступе от нескольких казаков, перебежавших накануне, подпустили русские колонны на двести – триста шагов и открыли убийственный огонь. Оставляя позади десятки убитых и раненых, отряд уже не шел, а бежал прямо на выстрелы. Но вот и ров. Здесь солдаты поневоле замешкались, и уже каждая турецкая пуля находила цель.

Ров был так глубок, что лестница в девять аршин едва могла достать до бермы – площадки перед стеной, а с бермы до амбразур надобно было надставлять лестницу другую.

На самом дне рва Рибопьер почувствовал толчок в грудь, но не ощутил никакой боли. Он продолжал командами ободрять солдат, карабкавшихся наверх.