Пелам Вудхаус - Знакомьтесь - мистер Муллинер

– Уильям! – взревел Джеймс.

Уильям учтиво поглядел через плечо глазами, излучавшими свет бесконечной преданности, завилял хлыстоподобным хвостом, который унаследовал от числившегося в его родословной бультерьера, и возобновил пристальное изучение пушистой собачки.

– Прошу вас! – вскричала девушка. – Эта огромная злая собака пугает бедненького Тото.

Писательский дар и стремительность действий далеко не всегда сопутствуют друг другу, но, когда дело, так или иначе, касалось Уильяма, практика развила в Джеймсе бесподобную сноровку. Мгновение спустя этот дебил собачьего рода получил под ребро подарок из Клэктона и улепетнул за угол дома, а Джеймс, выпрыгнув в окно, оказался лицом к лицу с девушкой.

Это была необыкновенно прелестная девушка. Осененная плетями жимолости, она выглядела пленительно нежной и хрупкой, а ветерок играл прядью золотых волос, выбившейся из-под кокетливой шляпки. Глаза у нее были очень большие и очень голубые, а розовое личико порозовело еще больше. Впрочем, Джеймса все это совершенно не трогало. Он не терпел всех девушек, а особенно хрупкого нежного типа.

– Вы желали бы кого-то увидеть? – осведомился он сухо.

– Только дом, – ответила девушка, – если это никого не побеспокоит. Мне так хочется увидеть комнату, в которой мисс Розоуэй писала свои книги. Прежде здесь ведь жила Лейла Дж. Розоуэй, правда?

– Да. Я ее племянник, Джеймс Родмен.

– А меня зовут Роза Мейнард.

Джеймс пригласил ее войти, и она с восторженным возгласом остановилась в дверях утренней гостиной.

– Ах, как чудесно! – вскричала она. – Так она работала тут?

– Да.

– Как прекрасно вам творилось бы здесь, будь и вы писателем.

Джеймс был не слишком высокого мнения о литературных вкусах женщин, тем не менее он испытал неприятный шок.

– Я писатель, – сказал он холодно. – Я работаю в детективном жанре.

– Я… извините… – Она залилась румянцем смущения. – Боюсь, я редко читаю детективы.

– Без сомнения, – сказал Джеймс еще более холодно, – вы предпочитаете книжки того рода, какие писала моя покойная тетушка.

– Ах, я так люблю ее книги! – воскликнула девушка, восторженно хлопнув в ладоши. – Как, наверное, и вы?

– Не сказал бы.

– Как?!

– Чистейшее яблочное пюре, – произнес Джеймс сурово. – Отвратные комья сентиментальщины, абсолютно лживые.

Девушка изумленно посмотрела на него.

– Но ведь самое замечательное в них – именно правда жизни! Просто чувствуешь, что все могло быть именно так! Я вас не понимаю.

Они уже шли по саду. Джеймс открыл перед ней калитку, и она вышла на дорогу.

– Ну например, – сказал он, – я отказываюсь поверить, что браку между молодыми людьми обязательно должно предшествовать какое-нибудь опасное и необычное происшествие, в котором замешаны они оба.

– Вы говорите о «Благоухании цветов», о том, как Эдгар спас тонущую Мод?

– Я говорю о всяком и каждом произведении моей тетушки. – Он посмотрел на собеседницу с интересом, так как нашел разгадку тайны, которая некоторое время его мучила. Едва он увидел эту девушку, как она показалась ему смутно знакомой. И теперь Джеймсу вдруг открылось, почему она вызвала у него особую антипатию. – Знаете, – сказал он, – вас ведь можно принять за одну из героинь моей тетушки. Вы именно такая девушка, каких она любила описывать.

Ее лицо просияло.

– Вы правда так думаете? – Она запнулась. – А знаете, что я все время чувствую? Я чувствую, что вы совершенно такой, каким мисс Розоуэй рисовала своих героев.

– Ну, знаете! – сказал Джеймс брезгливо.

– Нет, но это правда! Когда вы выпрыгнули из окна, я поразилась! Вы же вылитый Клод Мастертон из «Вересковых холмов».

– Я не читал «Вересковых холмов»! – отрезал Джеймс, содрогаясь.

– Он был очень сильным, молчаливым, с глубокими темными глазами, в которых таилась печаль.

Джеймс не стал объяснять, что печаль в его глазах затаилась как раз потому, что его мутит от ее общества. И ограничился сардоническим смехом.

– А потому, я полагаю, – сказал он, – сейчас появится автомобиль и собьет вас, а я бережно отнесу вас в дом и положу… Берегитесь! – крикнул он.

Но было поздно! Она уже лежала у его ног, как подстреленная птичка. Секунду назад из-за поворота вылетел большой автомобиль, который словно умышленно придерживался не своей стороны дороги. Теперь он исчезал вдали, и толстый краснолицый джентльмен на заднем сиденье перегибался через спинку. Он обнажил голову – не для того, чтобы благородным жестом выразить свое почтение и сожаление, но потому, что прикрывал шляпой задний номер.