– Если, – угрюмо заявил Джеймс, – она умудрится в него пролезть, то замуж выйдет за загадочного прокаженного. Но послушайте, я не понимаю…
– Я изменился, увидев эту девушку, – продолжал мистер Маккинон, и, когда Джеймс в ужасе уставился на него, сваренные вкрутую глаза литературного агента наполнились слезами. Он откровенно хлюпнул носом. – Да, увидев, как она сидит там под розами, а вокруг льется благоухание жимолости и все такое прочее, и пичужки так звонко поют в саду, и солнышко ласкает ее личико. Девочка чистая, как воздух гор Шотландии моей! – прошептал он, утирая глаза. – Чистая, как воздух гор моих, Родмен! – произнес он дрожащим голосом. – Я решил, что мы обошлись слишком жестоко с Поддером и Уиггсом. Дом Уиггса недавно посетил тяжкий недуг. Ну как можно жестоко обойтись с человеком, чей дом посетил тяжкий недуг, а? Нет-нет! Я аннулирую этот договор: двенадцать процентов и никаких авансов.
– Что?!
– Но вы при этом ничего не потеряете, Родмен. Нет-нет, вы ничего на этом не потеряете, малый. Я собираюсь отказаться от положенного мне процента. Девочка чистая, как воздух гор моих!
Автомобиль покатил по дороге. Мистер Маккинон отчаянно сморкался на заднем сиденье.
– Это конец! – сказал Джеймс.
Тут необходимо сделать паузу и обозреть непредубежденным оком ситуацию, в которой очутился Джеймс Родмен. Среднестатистический человек не сумеет оценить ее должным образом, если не поставит себя на место Джеймса. Ему покажется, что Джеймс поднял много шума из ничего. С каждым днем его притягивала все ближе и ближе обворожительная девушка с большими голубыми глазами. Бесспорно, ему можно позавидовать, а уж никак не жалеть его.
Однако нам следует помнить, что Джеймс был врожденным холостяком. И никакой обыкновенный мужчина, мечтательно предвкушающий в будущем уютный семейный очаг с любящей женой, которая подает ему шлепанцы и меняет граммофонные пластинки, не в состоянии постичь неукротимую мощь инстинкта самосохранения, что властвует над врожденным холостяком в момент приближения опасности.
Джеймс Родмен от природы питал ужас к брачным союзам. Несмотря на молодость, он успел обзавестись множеством привычек, дорогих ему, как сама жизнь. И он чувствовал, что жена покончит с этими привычками еще до истечения последней недели медового месяца.
Джеймс любил завтракать в постели, а позавтракав – покурить в постели, выбивая пепел из трубки на ковер. Какая жена потерпит подобное сибаритство?
Джеймс любил проводить свои дни в тенниске, серых брюках спортивного покроя и шлепанцах. Какая жена успокоится, пока не напялит на мужа жесткий воротничок, тесные штиблеты и строгий костюм и не потащит его с собой на thеs musicaux [7].
Такие мысли – и тысячи им подобных – мелькали в голове злополучного молодого человека, пока дни шли за днями, и каждый, казалось, подталкивал его все ближе к краю пропасти. Судьба словно бы извлекала злорадное удовольствие, ставя его в безвыходное положение. Теперь, когда девушке было разрешено вставать с постели, она проводила дни, сидя в кресле на крыльце среди солнечных зайчиков, и Джеймс был вынужден читать ей – и к тому же стихи! Причем не бодрые жизнеутверждающие стихи, которые выдают нынешние юноши, – забористые, честные стихи о грехе, о газовых заводах, о разлагающихся трупах, но безнадежно старомодные, с рифмами, посвященные почти исключительно любви. К тому же погода оставалась великолепной. Жимолость поила своим благоуханием легкие ветерки; розы над крыльцом чуть покачивали свои алые головки; цветы в саду были даже прелестнее, чем раньше; птички распевали, надрывая свои крохотные горлышки. И каждый вечер был украшен несравненным закатом. Казалось, природа подстраивает это нарочно.
Наконец, когда доктор Брейди уходил после своего очередного визита, Джеймс перехватил его и поставил вопрос ребром:
– Когда ей можно будет уехать?
Доктор потрепал его по плечу.
– Еще не сейчас, Родмен, – сказал он тихим все понимающим голосом. – Вам нет причин расстраиваться. Ей придется оставаться здесь еще дни, и дни, и дни – если не сказать недели, и недели, и недели.
– Недели и недели! – вскричал Джеймс.
– И недели, – дополнил доктор Брейди, игриво ткнув Джеймса в грудобрюшную преграду. – Удачи вам, мой мальчик, – сказал он. – Удачи вам!
Джеймсу стало чуть легче, когда рассиропившийся врач тут же споткнулся об Уильяма, разлегшегося поперек дорожки, и сломал свой стетоскоп. Если человек находится на пределе, как Джеймс, всякая мелочь во благо.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу