Пелам Вудхаус - Сердце обалдуя

– Тудл-ду, – отвечала Джейн, плохо соображая. Потом подошла к столу и взяла печенье. Сын подскочил к ней, требуя своей порции. Она ему не отказала. Погубила ребенку жизнь – плати хоть так! Она сделала ему бутерброд с джемом. Как это все бессмысленно, как пусто…

– Брейд! – вдруг вскричала она.

– А?

– Иди сюда.

– Зачем?

– Я тебя научу держать клюшку.

– А чего это?

Она чуть не задохнулась. В четыре года не знает, что такое клюшка!

– Вот это.

– А почему?

– Такое название.

– Чье?

– Ее. Клюшки.

– А зачем?

Беседа становилась слишком глубокой. Джейн взяла клюшку и правильно вложила ему в руку.

– Вот, смотри, дорогой, – сказала она. – Смотри, что я делаю. Пальчики кладем сюда…

– Прости, старушка, – сказал голос, которого так долго не было в ее жизни, – правую руку надо бы поближе. А то придется делать боковой удар.

В дверях стоял большой и мокрый Уильям.

– Уильям! – задохнулась она.

– Привет, – сказал он. – Привет, Бредди. Вот подумал, зайду…

Повисла пауза.

– Погода плохая, – прибавил он.

– Да, – согласилась она.

– Льет, как не знаю что.

– Да.

Они опять помолчали.

– Кстати, старушка, – сказал Уильям, – то-то я думаю, что хотел спросить. Помнишь эти фиалки?

– Фиалки?

– Белые. Ну, я их тебе посылал на годовщину свадьбы. Я понимаю, мы разошлись, но можно я буду их посылать? Тебе – удовольствие, и мне приятно. В общем, такое дело.

Джейн чуть не свалила столик.

– Это ты посылал фиалки?!

– А кто ж еще?

– Уильям! – крикнула она и кинулась в его объятия.

Он ее охотно принял. Собственно, он давно об этом мечтал. Нельзя – так нельзя, но если у нее такие чувства, он ничего против не имеет.

– Уильям, – сказала она, – ты можешь меня простить?

– А то! – отвечал он. – Да и прощать нечего.

– Мы вернемся домой.

– Замечательно!

– И больше не уедем.

– Прекрасно!

– Я тебя люблю больше жизни.

– Молодец, старушка!

Джейн посмотрела на сына сияющим взглядом.

– Брейд, мы едем домой.

– Куда?

– Домой. В наш домик.

– А что это – домик?

– Место, где мы раньше жили.

– А потом?

– Потом мы жили здесь.

– А чего это «здесь»?

– Вот это.

– А почему?

– Вот что, старушка, – сказал Уильям, – набрось на него чехол для клетки и свари мне пять пинт чаю. Покрепче и погорячей. А то я совсем мокрый.

© Перевод. Н. Трауберг, наследники, 2012.

Так и тянет сказать, что природа улыбалась. Воздух был прохладен и свеж; площадки, омытые весенним дождем, сверкали в солнечном свете; а у второй подставки Клиффорд Уимпл в новых штанах для гольфа собирался утопить третий мяч. Словом, все дышало тихим счастьем.

Однако старейшина, сидевший под дубом над девятой лункой, был не так благодушен, как всегда. Кресло, отданное ему неписаным законом, занял другой. Да, свобода, чуть зазеваешься, переходит во вседозволенность.

Старейшина кашлянул.

– По-видимому, – сказал он, – вам удобно в этом кресле? Секретарь клуба, до сей поры – безупречный, тупо на него взглянул.

– Простите?

– Я спрашиваю: это кресло подходит к вашей фигуре?

– Кресло? К фигуре? Ах кресло! Да-да.

– Счастлив слышать.

Они помолчали.

– Скажите, пожалуйста, – спросил секретарь, – что бы вы стали делать на моем месте? Как вам известно, я женюсь…

– Что же вы мучаете барышню? Она вас где-нибудь ждет. Пойдите, поищите.

– Она – лучшая девушка в мире.

– Ну, тем более.

– Но ревнивая. Сейчас я был в кабинете, а эта мисс Петтигрю зашла поискать кошелек. Его как раз ко мне принесли, я ей его дал, и она в такой это девической манере поцеловала меня в залысину. Тут вошла Адель. Смерть, – воскликнул он, – где твое жало?

Старейшина смягчился, он был добрый.

– Ай-я-я-яй! Что же вы сказали?

– Ничего, она выскочила.

Старейшина пощелкал языком.

– Такие недоразумения, – сказал он, – чрезвычайно распространены. Я бы мог привести не менее пятидесяти примеров. Выберу-ка историю о Джейн Паккард, Уильяме Бейтсе и Родни Спелвине.

– Вы вчера ее рассказывали. Джейн собиралась выйти за Родни, но одумалась и вышла за Бейтса, который играл в гольф.

– Я имею в виду другой случай.

– И его я знаю. Джейн снова поддалась чарам Родни, но опять же одумалась.

– Нет-нет. Не этот. Всего их три.

Секретарь закрыл лицо руками.

– Что ж, – проговорил он, – я слушаю. Не все ли теперь равно?

– Прежде всего, – сказал старейшина, – устроимся поудобнее. Садитесь сюда. Это кресло легче.