Пелам Вудхаус - Тысяча благодарностей, Дживс!

– Она сделала мне предложение десять минут назад, и мне пришлось его принять, потому что рыцарь должен вести себя по-рыцарски, но потом, когда встрял этот Ранкл и обрисовал ей невыгоды брака с человеком, которому вскоре предстоит шить мешки для почты в тюрьме Уормвуд-Скрабз, она пошла на попятную.

Родственница была озадачена, словно напоролась на трудный вопрос в кроссворде из «Обсервера».

– Отчего из-за тебя так девицы млеют – понять не могу. То Мадлен Бассет, теперь Флоренс, а сколько еще их было раньше. Магнетический ты какой-то.

– Иных объяснений, пожалуй, не найти, – согласился я. – Так или иначе, дело-то вот в чем. Стоит пустить слушок, что на моей репутации нет ни пятнышка, – и прощай надежда. Тут же настропалят епископа, нагонят пасторов и подружек невесты, органист примется репетировать «Глас, прозвучавший над Эдемом», и в понурой фигуре, уныло плетущейся к алтарю, вы узнаете Бертрама Уилберфорса Вустера. Умоляю вас, ближайшая моя родственница, не вмешивайтесь – и пусть свершится правосудие. Если выбирать между пожизненной отсидкой под башмаком у Флоренс и парой-тройкой мешков для почты, давайте мне мешки и еще раз мешки.

Она понимающе кивнула и сказала, что моя мысль ей ясна.

– Еще бы она не была ясна.

– В твоих словах есть резон. – Она призадумалась. – Впрочем, до мешков-то вряд ли дойдет. Я почти с уверенностью могу предсказать ход событий. Ранкл предложит спустить все на тормозах, если я отдам ему Анатоля.

– Боже мой!

– Вот именно, что Боже мой. Ты знаешь, что такое Анатоль для Тома.

Ей не было нужды продолжать. Дядюшка Том сочетает неистовую любовь к пище с чрезвычайно капризной пищеварительной системой, и среди всех поваров мира один лишь Анатоль может нагрузить его под завязку, не рискуя спровоцировать его желудочные соки на бесчинства и беспорядки.

– Но разве Анатоль пойдет к Ранклу?

– Он к любому пойдет, кто хорошо будет платить.

– Никакой, значит, вассальной верности?

– Ровно никакой. У него чисто практический взгляд на вещи. Чего ты хочешь – француз.

– Как же он до сих пор от вас не ушел? У него, наверно, была масса предложений.

– Я всякий раз предлагала ему больше. Если бы это был просто вопрос денег, волноваться было бы нечего.

– Если дядюшка Том вернется и обнаружит блистательное отсутствие Анатоля, это будет ужас, да?

– Даже думать об этом не хочу.

Но думать, увы, пришлось. И ей, и мне. Так мы сидели вдвоем и думали, пока наши размышления не прервал приход Л. П. Ранкла: он ввалился и уставился на нас, выкатив глаза.

Будь он костлявей, я не колеблясь сказал бы, что именно так выглядят вестники рока, но даже и при такой громоздкой комплекции, указывающей на необходимость пройти курс лечебного голодания, он едва не вызвал в моих внутренностях полный переворот, словно кто-то энергично пошуровал в них мутовкой. Он заговорил внушительным тоном. У людей, создающих промышленные империи, голос бывает, по выражению Дживса, полнозвучный. Они развивают голосовые связки, командуя собраниями строптивых акционеров. Начавши словами: «А, вот вы где, миссис Траверс», – он не преминул перейти к сути дела, и рупор его загремел полнозвучней некуда. Сказал он, насколько помню, следующее:

– Я очень хотел вас увидеть, миссис Траверс. В предыдущем разговоре я, как вы помните, со всей убежденностью заявил, что ваш племянник мистер Вустер похитил серебряную супницу, которую я привез с намерением продать вашему супругу, о чьем отсутствии я чрезвычайно сожалею. То, что это не пустое подозрение, теперь полностью подтвердилось. У меня есть свидетель, готовый показать в суде под присягой, что он нашел эту супницу в спальне мистера Вустера в верхнем ящике комода, неумело прикрытую носками и носовыми платками.

На собрании акционеров он бы тут припомнил один забавный случай, про который, возможно, не все из присутствующих слышали, однако в частном разговоре он счел это излишним. И продолжал со всей полнозвучностью:

– Как только я сообщу об этом в полицию и ознакомлю ее с имеющимися в моем распоряжении уликами, арест Вустера последует автоматически и строгий приговор станет неизбежен.

В том, что он говорил, приятного было крайне мало, но приходилось признать, что он осветил суть дела, как заправский прожектор. «Готовьте камеру, тюремщики, – сказал я себе. – Скоро вы меня увидите».

– Таково положение вещей. Но я человек не мстительный и готов использовать любую возможность, чтобы не причинить неприятностей хозяйке, приложившей немалые старания к тому, чтобы сделать мое пребывание здесь приятным.