Василий Белов - Повести

Я был от души рад этому предложению, и вскоре мы разошлись по домам.

Впервые за много лет я заснул как убитый, и во сне, помимо сознания, всю ночь в сладкой усталости ныли обновленные мускулы.

После стремительной стычки с Олешей Авенир к бане не показывался. Однажды Олеша сказал мне, что в гости к Козонкову приехала дочь Анфея, да еще и с ребенком. Олешу на чай не пригласили… Баня продвигалась медленно, и вот я твердо решил сходить к Авениру, чтобы позвать плотничать, а заодно и примирить его с Олешей, погасить стариковскую свару.

Как-то утром я тщательно выбрился и с чувством третейского судьи обул валенки. Накануне жажда добра долго копилась во мне, и к Авениру я направился бодро и решительно. Правда, эта бодрость вскоре сменилась некоторой растерянностью: на тропке к Авенирову дому сидел громадный волкодав. Он сонливо, молча щурился, и я на всякий случай сунул руки в карманы. Черт знает, что на уме у этого пса. Но как раз этого-то и не надо было делать. Мое движение пес воспринял как подготовку к нападению и встал с жутким рычанием. Тогда я вытащил руки и, сознавая свое унижение, потряс в воздухе кистями, убеждая, что в них ничего опасного нет и что я – существо доброй воли…

В избе у Авенира пахло новорожденными ягнятами. Сам Авенир Павлович Козонков сидел в шапке на углу стола и читал «Родную речь» для третьего класса. На печи, стараясь не остановиться, ненатуральным голосом, равнодушно и упрямо ревел внук Авенира Славко. Здешний внук, не приезжий, как выяснилось позднее.

– Авенир Павлович! Привет! – сказал я с несколько излишней веселостью и тут же слегка покраснел от этих излишек.

Козонков сперва важно подал мне свою ладонь и давнул мои пальцы. Мне тоже пришлось легонько давнуть руку Авенира. Но Козонков давнул еще раз, а я этого не ожидал и с ощущением должника сел на лавку.

Помолчали. Славко на печи настырно ревел, хотя в интонации голоса чуялся интерес к моему приходу.

– Метет, – сказал я и подумал, что вряд ли нынче брошу курить.

– Метет, – сказал Козонков.

– Метет. Не холодно в избе-то?

– У меня тепло. – Козонков положил книгу.

– Вот зашел… – Я уже чувствовал, что начинаю теряться.

– Дело хорошее.

– …посидеть.

– Хорошее дело.

Славко ревел. Пауза оказалась такой мучительной, длинной, что я вспомнил анекдотический диалог двух старух, которые встретились в областном центре на главной площади. Одна остановила другую и спросила, обрадованная: «Это, Матрена, ты?» – «Да я-то Матрена, а ты-то кто?» – «Да я-то Евгенья, из Гридина бывала». – «Ну так ведь и я из Гридина, узнала меня-то?» – «Нет, милая, не узнала», – сказала Евгенья и пошла дальше.

Я сделал попытку завязать разговор.

– Не бывал, Авенир Павлович, на озере?

– Нет, брат, на озере не бывал, на все время надо.

– Да, на все время надо, само собой.

– Время да и времечко. – Авенир кашлянул.

– Оно конечно…

– То-то и оно-то!

– Да-да…

Я с тоской оглядел избу. Славко продолжал свой рев упрямо и планомерно, словно дал подписку реветь до самой весны. С потолка, оклеенного газетами времен волюнтаризма, глядели аншлаги и шапки, набранные чрезвычайным шрифтом, пол был не метен. На стенке ехидно тикали часы, приводимые в движение не столько гирей в виде еловой шишки, сколько привязанным к ней старинным амбарным замком. Рядом с часами висела фанерка – самодельное объявление «не курить, не сорить», причем крупно нарисованная частица «не» была общей для обоих глаголов и стояла впереди них.

Положение было глупым до крайности, но меня неожиданно выручила Евдокия – пожилая Авенирова соседка. Она специально, говоря ее языком, натодельно, пришла глядеть Авенирову дочь Анфею, приехавшую с ребенком в отпуск. Однако Анфея, как выяснилось, вместе с мальчишкой и матерью ушла к родственникам в другую деревню, и заход у Евдокии вышел пустой. По этой причине Евдокия долго охала и сказала, что придет еще. Уходя, она подошла к печи, где сидел и ревел внук Авенира. Оказывается, ревел он еще со вчерашнего вечера из-за того, что его не взяли в гости.

– Славко, ты все плачешь? – Евдокия всплеснула руками. – Утром была – ревел, и сейчас пришла – ревишь. Разве ладно? Отдохни, батюшко.

На печке затихло. Славко словно рад был, что его остановили. Он нерешительно вздохнул:

– Я, бауска, отдохну.

– Вот, вот, батюшко, отдохни, – ласково сказала Евдокия.

– А потом иссо буду.

– Потом еще поревишь, а сейчас отдохни. – Евдокия постояла, собираясь уйти.