Мэри Уэстмакотт - Неоконченный портрет

То, что Селии удалось расслышать, показалось ей скучным, и она пошла в сад.

Женни страдала. Она соскучилась по дому и родным. Она жаловалась Селии, что слуги-англичане ее обижают:

– Кухарка Сара – хорошая женщина, хотя и называет меня паписткой. А вот Мэри и Кейт смеются надо мной, потому что я не трачу деньги на одежду, а посылаю их домой Maman.

Бабушка попыталась приободрить Женни:

– Ты делаешь все правильно, а их не слушай. Все эти наряды не добудут для девушки приличного жениха. А если ты будешь посылать деньги домой, со временем получишь солидное приданое. Ты хорошая девушка, потому что одеваешься просто и аккуратно.

Но Женни все равно расстраивалась, когда Мэри или Кейт дразнили ее. Что поделать, англичане не любят иностранцев. К тому же Женни была католичкой, а католики, как известно, поклоняются блуднице в пурпуре.

Бабушка по простоте душевной не могла скрыть, что кое в чем согласна со своими слугами.

– Правильно, девочка моя, что ты держишься своей веры. Но сама я не одобряю Римской церкви. Большинство из католиков, которых я знала, оказались обманщиками. Я им не доверяю. Вот если бы ваши священники женились – тогда другое дело. А все эти католические монастыри! Сколько прекрасных девушек было заключено в монастырях и пропало бесследно! Что с ними, интересно, сталось? Вот бы расспросить ваших святых отцов. Они-то уж наверняка знают.

К счастью, Женни еще недостаточно владела английским, чтобы понимать такие сложные высказывания, сделанные в таком быстром темпе.

Madame очень добра, сказала Женни, и она постарается не обращать внимания на то, что говорят другие девушки.

Вызвав к себе обидчиц Женни, бабушка устроила им нагоняй за то, что они третируют бедную иностранку. Мэри и Кейт очень удивились. Они принялись уверять хозяйку, что ни словом не оскорбили Женни, которая сама горазда выдумывать всякую чепуху. Бабушка, предвкушавшая удовольствие от вида раскаявшихся грешниц, осталась ни с чем. Впрочем, ей удалось получить некоторую сатисфакцию. Мэри попросила разрешения завести велосипед, в чем бабушка с негодованием ей отказала:

– Удивляюсь я тебе, Мэри. Да я ни за что в жизни не позволю ни одной из моих горничных покупать это изобретение дьявола!

Мэри, насупившись, пробормотала, что ее кузине в Ричмонде разрешили.

– Не хочу больше ничего об этом слышать! – перебила ее хозяйка. – И потом, для женщин это опасно. Многие женщины, ездившие на этих штуках, не могли потом иметь детей.

Мэри и Кейт удалились, разобиженные. Следовало бы, конечно, уволиться, да место слишком хорошее: кормят отлично и работа нетяжелая. Хозяйка, хоть и бывает сущей мегерой, но по-своему добра. Когда дома случается что-нибудь и срочно нужны деньги, она никогда не отказывает. А на Рождество щедрее, чем она, и не найдешь. Что же до сварливой кухарки Сары с ее противным языком – пусть себе болтает. Это можно вытерпеть ради ее стряпни.

Подобно всем детям, Селия любила ходить на кухню. Сара была гораздо менее добродушной, чем Раунси. Селия отнесла это на счет ее старости. Если бы кто-нибудь сказал Селии, что Саре уже сто пятьдесят лет, она бы не удивилась. По мнению Селии, Сара была самым древним человеком на свете.

По необъяснимой причине Сара от некоторых вещей могла взбеситься на ровном месте. Например, однажды Селия пришла на кухню и спросила Сару, что она готовит.

– Суп из гусиных потрохов, мисс Селия.

– Что такое потроха, Сара?

Кухарка поджала губы:

– Юные леди не задают таких вопросов, мисс.

– Ну что это такое? – Селия была заинтригована.

– Хватит, мисс Селия.

– Са-ра! – Селия затанцевала вокруг кухарки. – Что такое потроха? Потроха, потроха, потроха!

Разъяренная кухарка замахнулась на нее горячей сковородой, и Селия выскочила из кухни. Но через секунду снова, просунув голову в дверь, закуковала:

– Сара, что такое потроха? По-тро-ха! – а потом, захлопнув дверь, попыталась добиться ответа через кухонное окно.

Сара, с потемневшим от обиды лицом, упорно не отвечала, что-то бормоча себе под нос.

В конце концов Селии надоело и она пошла к бабушке.

Бабушка сидела в столовой. Это была запоминающаяся комната, которую Селия могла бы в точности описать и двадцать лет спустя: тяжелые бархатные шторы с золотыми шнурами на окнах, темные бордово-золотые обои, общая атмосфера угрюмости, разбавленная легким ароматом яблок. Там был широкий викторианский обеденный стол, покрытый чопорно белой скатертью, массивный буфет красного дерева, маленький чайный столик со стопкой газет у камина, тяжелые бронзовые статуэтки на каминной полке. («За эту вещь твой дедушка отдал семьдесят фунтов на Парижской выставке».) В углу помещался блестящий красный кожаный диван, на котором Селия иногда пыталась «отдыхать». Диван был такой скользкий, что она неизменно съезжала на пол. По правую руку от него стояли две этажерки, набитые всякими безделушками. Напротив – еще этажерка, с книгами, и кресло-качалка, отделанное красным бархатом. Однажды Селия, сильно раскачавшись, перевернулась вместе с креслом и получила такой удар по голове, что у нее на затылке вскочила шишка величиной с яйцо. Еще в этой комнате вдоль одной стены выстроился ряд стульев с кожаными сиденьями и, наконец, стоял стул с высокой спинкой, похожий на кожаный трон, на котором восседала бабушка.