Сергей Максимов: Тайга (сборник)

– Где я работал до сих пор? – переспросил я. – Могу ответить: я год сидел в тюрьме и четыре года работал в исправительно-трудовом лагере как политический заключенный…

Девица сразу съежилась и отодвинулась вместе со стулом в сторону.

Я обозлился.

– Что вы шарахнулись? Я не прокаженный.

Девица покраснела и опустила голову.

– А-а-а… – многозначительно кивнув головой, протянул милиционер, – сидел, значит, как враг народа?

– Вот-вот, – охотно согласился я.

Как-то само собой инициатива разговора перешла к милиционеру.

– А давно освободился из лагеря? – снова спросил он.

– Да уж несколько месяцев…

– Работал где?

– Еще нигде. Никуда не принимают.

– Как это – не работал? – возмутился милицио нер. – Разве без работы можно жить? У нас все работают. Если хочешь знать, мы имеем право привлечь тебя к ответственности по статье 35-й, как человека без определенных занятий… Это мы можем. Насчет того, что ты работы найти не можешь, – это ты врешь. У нас в стране работы сколько хочешь…

– Так вот возьмите меня сторожем в музей…

Милиционер крякнул и показал на директора.

– Это – как он. Я тут не хозяин. Он – хозяин.

– Нет, – вздохнул карлик. – Нам требуется квалифицированный ночной сторож…

– Я обучусь скоро сторожить, – пообещал я.

– Нам бы старичка, – продолжал карлик. – Енти хорошие сторожа. Вы молодой… Вам несподручно. Вы уж на завод или на фабрику поступайте. И вообще, у нас тут всякие експонаты, ценности… на тыщи рублей… Нет, пожалуй, вы не подойдете… – решительно отрезал он.

– А может – подойду? – настаивал я.

– Нет-нет, гражданин, не подойдете.

– Это он правду говорит, – вмешался милиционер. – Здесь тебе не место. Молодой, и вдруг – сторож. Да и сам должен понимать: ты из тюрьмы, преступник, доверия тебе нет…

– Да ведь я не за кражу, и не за убийство, и не за грабеж сидел! – почти крикнул я.

Милиционер рассмеялся.

– Чудной ты человек али больно хитрый. Преступник останется преступником. И вот что, голубчик, я тебе скажу: покажь-ка документы, – милиционер даже встал, осененный этой мыслью. В самом деле, как это он раньше не догадался справиться у такого подозрительного субъекта о такой важной вещи? Да с этого и начинать нужно было!

Я сунул руку в карман, достал документы и подал милиционеру. Тот разложил их на столе.

– Так-с… паспорт… Справка об освобождении из места заключения… Справка из военного комиссариата… А с места работы, значит, нет?

– Откуда же она будет, если я не работаю?

– А на какие средства живешь? – не унимался милиционер.

– Ни на какие.

– Как – ни на какие?

– Очень просто – голодаю. Два дня не ел.

Наступило неловкое молчание. Даже грозный милиционер задумался и потупил глаза. Девица участливо посмотрела на мой живот. Оправившись, милиционер снова пошел в атаку.

– Хорошо, это два дня. А раньше-то ты ел что-нибудь?

– Камни глотал, – огрызнулся я.

– Это ты врешь. На камнях человек далеко не уедет… Это ты врешь. Может – воровал? Скажи по совести.

Я молчал.

– Вот что, голубчик, – вразумительным тоном сказал милиционер, – скажи спасибо, что на таких хороших людей нарвался. Забирай свои документы и уматывай поскорей отсюда, пока я тебя в отделение не отправил… Бери…

Я взял документы, машинально сунул их в карман и, не говоря ни слова, вышел.

– Может, повеситься? – вслух спрашивал я себя, медленно идя по раскаленному тротуару. – Или действительно начать воровать? Хорошая мысль…

Дома, на лестнице, я столкнулся лицом к лицу с Галиной.

– Идет шалопай – прошептала она. – Все равно время придет – донесу, что у нас враг народа живет. Я за вас не хочу получать выговора от комсомольской ячейки, что врага просмотрела.

Я прошел мимо.

Все чаще и чаще мне приходила мысль о самоубийстве. Для чего влачить такое существование? Для чего жить?

Отчаявшись, написал брату, и он мне немедленно выслал денег – где-то занял.

И опять потянулись серые, полные тоски и безнадежности дни.

Сапожник Кузьмич однажды, под пьяную руку, убил жену железной сапожной лапой. Его посадили в тюрьму, а жену похоронили за счет государства. Комната оказалась пустой. Через день туда въехал какой-то заведующий продуктовым магазином с женой и мальчиком лет десяти. Они навезли уйму вещей, заставили комодами и буфетами коридор, провели радио. Репродуктор вопил с утра до ночи.

Я, духовно опустошенный, безвольный, лежал животом на подоконнике и смотрел во двор. И тут вдруг я вспомнил одного товарища, покончившего с собой на дворе Бутырской тюрьмы старым тюремным способом: во время прогулки он разбежался и со всей силой ударился наклоненной головой в каменную стену. «Да – подумал я, – а на нашем дворе даже и каменнной стены нет. Пожалуй, забор проломишь скорее, чем голову… Впрочем, этот же способ можно варьировать – сползти на животе с подоконника, полететь вниз и удариться головой о груду кирпичей под окном. И – сразу всему конец…»