Надежда Тэффи: В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919

Когда Тэффи бодрится, пытаясь рассказать, что трагедии никакой нет, а есть лишь повод для шутки – анекдот выходит скверный.

Такое бывает, когда художник пытается убедить себя сотрудничать с властью – какое бы человеческое лицо у неё не было.

«Отдам всю душу Октябрю и Маю, но только лиры милой не отдам», – написал несколькими годами позже её младший современник. Писательница избрала другой путь.

Вскоре Временное правительство пало. Степень восторга, с какой Тэффи приняла свержение Николая II, примерно соответствовала градусу неприятия ею власти большевиков. (Впрочем, сатириконцы жестко критиковали большевиков еще до октября 1917-го: «С № 21 1917 г. «Новый Сатирикон» начал активную антибольшевистскую кампанию, заявил о наступлении «лихолетья» и пришествии Хама». [8] Толстоброва А. С. «Сатирикон»: 100 лет со дня начала издания журнала» (1 апреля 1908 года) // Панорама библиотечной жизни области: опыт, новые идеи, тенденции развития. Выпуск 1 (49) / Нижегородская гос. обл. универ. науч. библиотека им. В. И. Ленина. Нижний Новгород, 2008. С. 73. ) То, что вызвало или, скажем, спровоцировало гражданскую войну, интервенцию, белый и красный террор, голод, таланту Тэффи помогло необычайно. Лишившись – по умолчанию – самою на себя наложенных обязательств перед властями предержащими, от самоцензуры, писательница стала писать тексты просто по любым меркам блистательные – и ничего с нею не могла поделать никакая цензура внешняя в 1917–18 гг. (за неполный год, например, газета «Русское слово», в которой писательница сотрудничала с 1909 г., несколько раз закрывалась, но тут же начинала выходить под новым названием: «Вечернее слово», «Новое слово», «Наше слово»). У Тэффи остаётся, по сути, две главных «партийных» установки: здравый смысл и человеческие чистоплотность и порядочность.

«Революция 1917 года поразила Тэффи своей бессмысленностью, дурацкой бестолковщиной». [9] Алексинский Г. Её доброй и светлой памяти (Воспоминания о Н. А. Тэффи) // Цит. по: Тэффи. Печальное вино. Воронеж, 2000. С. 550.

Происходившее порою настолько не соответствовало элементарной логике, что для достижения комического эффекта, кажется, писательнице порой не надо было специально изобретать mots – они рождались, будто из духа времени.

«– Купите курицу. У меня товар свежий. Ночью зарежу, а днем продаю.

– Купите сапоги, господин! У меня тоже товар свежий, я тоже… га-га-га!., ночью зарежу, а днем и продаю» («В рынке»).

«Почему эта осьмушка называется ржаной – непонятно. Может быть оттого, что ни одна лошадь при взгляде на этот хлеб не удержалась бы от весёлого ржания, – так много в нём овсяной соломы» («Хлеб»).

«Я, говорит, распродаю теперь свою коллекцию персидских ковров – этим и кормлюсь. Питаюсь, как моль, коврами» («Петроградский монолог»).

«Первые киевские дни гость посвящает еде. Ходит по Киеву и съедает всё, что попадается на пути. Мимоходом шлёт с оказией открытки – в Большевизию. Всегда одинаковые.

Лирические:

«Дорогая, любимая. Люблю, тоскую. Ограблен дочиста. Ем пирожные, внутри крем с сахаром. Жалею, что без тебя».

Дружеские:

«Перевалив (станция по выбору), шлю привет. Ограблен дочиста. Ем пирожные, внутри крем».

И сухо-деловые:

«Ограблен дочиста, внутри крем». («Гости»).

Обилие шуток «про еду» в послеоктябрьских текстах Тэффи весьма показательно.

Одна из тем последней предреволюционной книги Тэффи «Неживой зверь» (1916) – пробуждение, возрождение человеческого в человеке как результат встречи с животными. Тема фельетонов и рассказов, сочиненных год-два спустя – исчезновение, практически мгновенное, человеческого в человеке. «Комнатный пес прислушивается, шевеля ухом. Если бы он мог, он, наверно, вставил бы несколько дельных замечаний». («Новый психоз»).

Тэффи виртуозно показывает и художественно весьма убедительно доказывает: совсем немного надо, чтобы человек превратился в существо, способное лишь, как сказано в фельетоне «Новый психоз», «с особым сладострастием описывать свою желудочно-кишечную тоску».

В 1911 году вторая книга юмористических рассказов Тэффи вышла с подзаголовком «Человекообразные». Спустя семь лет писательница находит для определения обывателей, постепенно превращающихся в животных – пусть и политических, – слово не менее презрительное: едоки.

Это уже не ёрническая политическая сатира («низший вид литературы», по известному выражению А. И. Солженицына), которая, как известно, устаревает едва ли не мгновенно, – это сатира экзистенциальная, порою злая и беспощадная. Тэффи снова здесь пишет не о политике, а о людях – и потому её произведения нисколько не устарели. В отличие от многих своих современников, идеализировавших так называемого простого человека или же видевших в революции исключительно торжество «грядущего хама», Тэффи показывает в лучших своих вещах: зло, глупость, пошлость не детерминированы социально: патронесса госпиталя Анна Павловна из рассказа «Два естества» едва ли симпатичнее бывшего извозчика Терентия («Будущий день»).