Висенте Бласко-Ибаньес - Майский цветок

Бѣлыя мазанки чередовались съ современными домами въ нѣсколько этажей, покрытыми лакомъ, какъ новыя лодки, и выкрашенными по фасаду въ два цвѣта, точно ихъ владѣльцы даже на сушѣ не могли отдѣлаться отъ мысли о грузовой ватерлиніи. Надъ нѣкоторыми дверями выступали украшенія, напоминавшія рѣзныя фигуры на кормахъ, и все вмѣстѣ вызывало въ памяти былую жизнь на морѣ смѣсью красокъ и линій, придававшею зданіямъ видъ судовъ на сушѣ.

Передъ нѣкоторыми изъ домовъ торчалъ до крыши толстый шестъ съ блокомъ, эмблематически указывая, что хозяинъ дома владѣетъ одною изъ «наръ» для ловли «быками». На шестѣ просушивались тонкія сѣти, развѣваясь величественно, точно консульскіе флаги. Ректоръ съ завистью смотрѣлъ на эти шесты: «Когда же Христосъ, покровитель Грао, пошлетъ ему возможность воткнуть такой шестъ передъ дверью его Долоресъ»?

Въ это время года въ Кабаньялѣ еще не замѣчается того веселаго оживленія, какое свойственно ему лѣтомъ, когда изъ Валенсіи пріѣзжаютъ дачники провести здѣсь мѣсяцы самаго палящаго зноя. Низкіе домики съ выступающими полукругомъ зелеными рѣшетками на окнахъ были заперты и безмолвны; на широкихъ тротуарахъ шаги раздавались со звонкостью, свойственною опустѣвшимъ городамъ; широковѣтвистые платаны изнывали въ одиночествѣ, точно жалѣя о веселыхъ каникулярныхъ ночахъ съ ихъ смѣхомъ, движеніемъ и непрерывною веселою игрою на фортепіано. Время отъ времени встрѣчался мѣстный житель въ остроконечной шапкѣ, съ руками въ карманахъ и съ трубкою во рту, лѣниво направлявшійся въ одну изъ кофеень, гдѣ только и можно было застать немного движенія и жизни.

У Карабины было полно. Передъ входомъ, подъ навѣсомъ, виднѣлось множество синихъ куртокъ, загорѣлыхъ лицъ и черныхъ шелковыхъ фуражекъ. Косточки домино глухо постукивали no деревяннымъ столамъ, и атмосфера, хотя подъ открытымъ небомъ, была пропитана запахомъ можжевеловой водки и крѣпкаго табаку.

Антоніо хорошо зналъ эту кофейню, гдѣ щеголялъ своею щедростью въ первое время послѣ женитьбы.

Дядя Марьяно былъ тутъ, одинъ за своимъ столомъ, безъ сомнѣнія, поджидая алькада или другихъ важныхъ гостей; онъ курилъ свою носогрѣйку, съ пренебрежительнымъ снисхожденіемъ слушая чтеніе дяди Рори, стараго корабельнаго плотника, который, вотъ уже двадцать лѣтъ, являлся каждый Божій день въ кофейню и читалъ тамъ газету, отъ заголовка до страницы объявленій, въ присутствіи нѣсколькихъ рыбаковъ, которые, въ дни отдыха, слушали его отъ полудня до вечера:

– «Засѣданіе открыто. Сагаста начинаетъ рѣчь…»

Тутъ, прерывая чтеніе, онъ говорилъ своему ближайшему сосѣду:

– Видишь? Этотъ Сагаста – негодяй…

И безъ дальнѣйшихъ объясненій поправлялъ очки и продолжалъ складывать буквы, гудя изъ-подъ полусѣдыхъ усовъ:

– «Милостивые государи! Отвѣчая на сказанное вчера…»

Но прежде чѣмъ прочість имя того, кѣмъ вчера было что-то сказано, дядя Гори клалъ газету, чтобы бросить взглядъ превосходства на своихъ слушателей, которые ждали, разинувъ рты, а потомъ энергически прибавлялъ:

– А этотъ – просто забавникъ!..

Паскуало, нерѣдко проводившій цѣлые дни въ благоговѣніи передъ ученостью этого человѣка, теперь на него и не взглянулъ, а перенесъ свое почтительное вниманіе на дядю, который соблаговолилъ вынуть изо рта трубку, привѣтствовать новоприбывшихъ восклицаніемъ: «Гей, ребятки!» и позволить имъ занять стулья, предназначенные для его высокихъ друзей. Антоніо отвернулся отъ остальныхъ и сталъ смотрѣть на игру за сосѣднимъ столомъ, гдѣ со страстью перекидывались костяшки, испещренныя черными точками; потомъ онъ нѣсколько разъ обвелъ глазами закоптѣлую залу, отыскивая за прилавкомъ, подъ хромолитографіями изъ морской жизни, дочь Карабины, главную приманку заведенія.

Марьяно, по прозванію «Кальяо», хотя это прозвище никогда не говорилось ему въ глаза, доживалъ уже седьмой десятокъ, что не мѣшало ему быть еще крѣпкимъ, имѣть твердую походку, мѣдно-красное лицо, глаза табачнаго цвѣта, сѣдые усы дыбомъ, какъ у стараго кота, и во всей своей особѣ что-то задорное, напоминавшее о дуракѣ, который выигралъ четыре копейки.

Его прозвали «Кальяо» [9] за то, что онъ не менѣе десяти разъ въ день толковалъ о битвѣ при Кальяо, знаменитомъ сраженіи, въ которомъ онъ участвовалъ юношей, какъ простой матросъ, на кораблѣ «Нуманція». На каждомъ словѣ онъ поминалъ Мендеса Нуньеса, котораго постоянно иазывалъ дономъ Касто, точно былъ закадычнымъ другомъ великаго адмирала; а слушатели восторгались, когда онъ удостоивалъ разсказать имъ, что происходило въ Великомъ Океанѣ, изображая пушечные залпы, данные знаменитымъ кораблемъ: