Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

Сон мгновенно слетел с Энгуса. Он был бодр и свеж, а главное – знал, что делать.

Прежде всего он подумал об Эванджелине. Сперва спасаем ее. Потом – трофеи и экспонаты из курилки, в том числе мяч Генри Коттона. После этого займемся дамами, затем – барменом и, наконец, попробуем спастись сами.

Такая программа требовала быстрых действий, и он приступил к ним немедленно. Восклицая «Эванджелина!», он кинулся в зал и покатился по скользкому полу, а потом и упал.

Только тут он заметил, что кто-то привязал к его ногам ролики. Одновременно с этим открытием он услышал мелодичный смех и, подняв глаза, увидел кольцо веселых гостей. Самой веселой была Эванджелина.

Минут через пять мрачный, угрюмый Энгус дополз на четвереньках до кухни, где добросердечный лакей перерезал ремешки. Заметим, что на четвереньки он встал с третьего захода и ясно слышал, как Эванджелина уподобляла его действия перетаскиванию мешка с углем. Скорбно и серьезно шел он домой в темноте. Правая нога болела, но душа болела больше.

Любовь умерла, говорил Энгус. Он разочаровался в Эванджелине. Девушка, которая может хохотать, как гиена, в подобной ситуации, недостойна любви. Если она такая, пусть связывает судьбу с Мортимером. В конце концов, ей духовно близок человек, поправший закон гостеприимства. Ну что это – привязать ролики и крикнуть «пожар»!

Растершись целебной мазью, он лег и заснул.

Утром, когда он проснулся, душа его, как часто бывает, стала мягче и спокойней. Он по-прежнему полагал, что Эванджелина пала до уровня гиены, причем – умственно неполноценной, но приписывал это перевозбуждению, вызванному папоротником и фонариками. Короче говоря, ему казалось, что она обезумела на время, а он должен вернуть ее на путь добродетели, прямой и узкий, как средний газон. Тем самым, услышав телефонный звонок, а потом – ее голос, он приветливо поздоровался.

– Как ты там? – спросила она. – В порядке?

– В полном, – сказал Энгус.

– Эта ночь тебе не повредила?

– Нет-нет.

– Ты помогаешь мне на матче, да?

– Конечно.

– Это хорошо. А то я думала, ты пойдешь на скейтингринг. Ха-ха-ха, – засмеялась она серебристым смехом. – Хи-хи-хи.

Конечно, против этого смеха ничего не скажешь. Но бывают минуты, когда мы к нему не расположены, и, надо признаться, Энгус рассвирепел. Когда он подошел к первой подставке, почти вся кротость исчезла, словно ее и не было. Поскольку это было видно, а Эванджелина была не в форме, они подошли к девятому газону в некотором напряжении. Энгус вспоминал серебристый смех, ощущая, что он отдает пошлостью. Эванджелина спрашивала себя, как можно играть, если кэдди похож на низкое давление у берегов Ирландии.

В те критические минуты, когда искра может вызвать взрыв, они увидели на веранде Ногги Мортимера.

– Привет, ребята, – сказал он. – Как наша прелестная Эванджелина в это прелестное утро?

– Ох, Ногги, какой ты смешной! – воскликнула она. – Ты что-то сказал, Энгус?

– Нет, – отвечал он, и не солгал, ибо только фыркнул.

– А как Мактевиш из Мактевиша? – продолжал Ногги. – Все в порядке. Я говорил с владельцем цирка, и тот сказал, что возьмет ваш номер.

– Да? – отозвался Энгус.

Он понимал, что это не ответ, но никакие слова его бы не удовлетворили. Лучше взять этого субъекта за шею и крутить ее, пока не порвется. Но он не отличался особой силой, а субъект, как многие лыжники, был крупен и широкоплеч. Поэтому он только прибавил «Вот как?» с видом обиженной кобры.

– Ну, ребята, – сказал Мортимер, – я иду в бар, пропущу стаканчик. Что-то голова побаливает. Тут р-р-рекомендуют шерсть той собаки, которая тебя укусила. Как говорится, клин клином.

Улыбнувшись той мерзкой улыбкой, которая свойственна душам общества, он удалился, а Эванджелина властно сказала Энгусу:

– Я тебя умоляю !

Он спросил, что она имеет в виду, и она ответила, что ему это известно.

– Вести себя так с бедным Ногги!

– Что значит «так»?

– Как надувшийся мальчишка.

– Тьфу!

– Мне стыдно за тебя.

– Тьфу!

– Не говори «тьфу»!

– Ч-черт!

– Не говори «черт»!

– Что мне, вообще не говорить?

– Конечно, если ты других слов не знаешь.

Энгус заметил было, что он знает еще два-три слова, но сдержался и сердито пнул ногой деревянную панель.

– Я просто тебя не понимаю.

– Вот как, не понимаешь?

– Человек с чувством юмора смеялся бы до упаду.

– Вот как, смеялся бы?

– Да. Когда Ногги так подшутил над принцем Шлоссинг-Лоссингским, тот уж-жасно забавлялся.