Пелам Вудхаус - Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

Пока дворецкий это произносил, с верхних этажей донесся властный женский голос, вопрошающий невидимого Сигсби, сколько раз ему нужно повторять, чтобы он не курил в гостиной.

– Но я же ее слышу!

Дворецкий отчужденно пожал плечами, как бы отказываясь вникать во всякие мистические происшествия.

– Миссис Уоддингтон нет дома, – повторил он.

Оба помолчали.

– Приятный сегодня денек, – заметил Джордж.

– Да, погодка неплохая, – согласился Феррис.

На том разговор и завершился.

– Расскажи мне все, – велел Хамилтон Бимиш.

Джордж рассказал. Вид у него был самый плачевный.

Несколько часов он в смятении бродил по улицам, и теперь приполз к другу в надежде, что более проницательный разум сумеет разглядеть в сгустившихся тучах серебряный проблеск.

– Так, – заключил Хамилтон. – Значит, ты позвонил?

– Да.

– И дворецкий отказался тебя впустить?

– Да.

Хамилтон сочувственно оглядел побитого друга.

– Бедный ты мой, тупоголовый Джордж! Такую кутерьму устроил! Испортил все из-за своей поспешности. Почему ты не подождал? На правах друга семьи я бы ввел тебя в дом нормально и прилично. А ты добился того, что тебя воспринимают как изгоя какого-то.

– Но ведь старик Уоддингтон пригласил меня к обеду! Представляешь? Взял да и пригласил…

– Следовало дать ему в глаз и удирать со всех ног, – твердо перебил Хамилтон. – После всего, что я тебе рассказал о Сигсби Уоддингтоне, как ты мог питать иллюзии? Он из тех мужей, которым стоит только выказать симпатию к кому-то, как жены сразу решают, что это истинный подонок. Ему не удастся привести к обеду и принца Уэльского. А когда он приводит и кладет на коврик такого субъекта (я употребляю это слово в самом лучшем смысле), да еще за пять минут до званого обеда, путая весь распорядок и вызывая самые черные мысли на кухне, можешь ли ты винить его жену? Мало того, вдобавок ко всему прочему ты прикинулся художником!

– Но я и есть художник! – не без воинственности возразил Джордж. На этот предмет он придерживался твердой точки зрения.

– Спорно, спорно… Во всяком случае, тебе следовало скрыть это от миссис Уоддингтон. Женщины ее типа смотрят на художников как на позор общества. Говорил же я тебе, для нее мерило людей – счет в банке.

– Так у меня же полно денег!

– Откуда ей знать? Ты сказал, что ты художник, и она вообразила, что…

Прервав поток его мыслей, задребезжал звонок. Бимиш нетерпеливо поднял трубку, но заговорил ласково и снисходительно.

– A-а, Молли!

– Молли! – вскричал Джордж.

Хамилтон не обратил на него внимания.

– Да. Он мой большой друг.

– Я? – выдохнул Джордж.

Хамилтон все так же не обращал на приятеля ни малейшего внимания, как и подобает человеку, поглощенному телефонной беседой.

– Да, он мне сейчас рассказывает. Да, здесь.

– Она хочет, чтобы я поговорил с ней? – завибрировал Джордж.

– Конечно, приеду. Сейчас же.

Бимиш положил трубку и постоял с минуту в задумчивости.

– Что она сказала? – в сильнейшем волнении допытывался Джордж.

– Н-да, любопытно…

– Что она сказала?!

– Придется несколько пересмотреть мою точку зрения…

– Что она сказала?!

– Однако я мог бы и предвидеть…

– Что… она… сказала?

Хамилтон созерцательно поскреб подбородок.

– Странно, как работает ум у девушек…

– Что она сказала?

– Это Молли Уоддингтон, – сообщил мыслитель.

– Что она сказа-а-а-а-ла?!

– Теперь я почти уверен, – продолжил Хамилтон, по-совиному поглядывая на Джорджа сквозь очки, – что все к лучшему. Я упустил из виду, какова девушка с нежным сердцем, окруженная мужчинами с шестизначным доходом. Такую девушку непременно привлечет художник без гроша в кармане, с которым вдобавок мать запрещает встречаться.

– Да что же она сказала?!

– Спросила, действительно ли ты мой друг.

– А потом? Потом?

– А потом сказала, что мачеха запретила пускать тебя в дом и строго-настрого приказала ей никогда с тобой не встречаться.

– А после этого?

– Попросила меня к ней зайти. Хочет поговорить.

– Обо мне?

– Надо полагать.

– А ты пойдешь?

– Сейчас же и отправлюсь.

– Хамилтон, – дрожащим голосом выговорил Джордж. – Хамилтон, я тебя прошу, наддай там жару!

– То есть ты желаешь, чтобы я преподнес тебя в лучшем виде?

– Да, именно! Как ты красиво все умеешь изложить!

Хамилтон надел шляпу.

– Странно, – отстраненно проговорил он, – что я берусь помогать тебе в таком деле.