Сергей Андреев-Кривич - Повести о Ломоносове (сборник)

Поскольку помещики в рекруты крестьян не сдавали, указано было матушкой императрицей платить дворянам за каждого человека, сданного в армию, деньги. Теперь, как крепостной помещику не понравился, гонит его в солдаты и деньги за него получает. Сиречь торговля людьми прямым доходом для дворян стала… От помещичьей лютости стали крестьяне бежать в разбойники. Вся Волга в их руках. Под Гжатском ватага в 700 татей [56]три дня бой держала противу воинской команды. От свирепости православных священников раскольники бегут в Польшу. Ныне в Ветковских слободах на реке Сож, за рубежом, более 40 тысяч беглых старообрядцев. Оттуда их тайные люди с прелестными письмами [57]к яицким казакам* на восток и на юг, на Буг и Днестр ходят…

Иван Иванович вскочил, покраснел, расстегнул кружевной воротник.

– Послушать тебя, Александр Иванович, так при Минихе да Бироне лучше было.

Александр Иванович покачал головой:

– Конечно, в царствование Елизаветы Петровны русский человек духом воспрял, но сие в городах, в армии и при дворе. А крестьянину хуже: он на себе все тяготы войны несет да еще помещику и попу должен отдать последнее. Ныне дворяне так жить, как при Бироне и Минихе, не хотят. Всяк стремится к роскоши, веселью. А взять денег неоткуда, кроме как с крестьянина или украсть у государства…

Иван Иванович посмотрел на кузена.

– Да ты матушке все сие говорил?

Александр Иванович улыбнулся.

– А к чему? Матушка императрица сама роскошь и веселье любит. Да и как ей противу дворянства идти? Старые боярские роды всегда против нее враждовали. Новое дворянство и мелкопоместное от себя оттолкнуть – на чем тогда держаться? Ведь Иоанн Антонович-то еще жив! А Фридрих Прусский только о том и думает, как бы его или Петра Федоровича посадить на престол. Нет уж, управимся сами как-нибудь с Божьей помощью…

Александр Иванович махнул рукой, подошел к столу, наполнил бокалы.

– Ну, давай выпьем. И о чем говорили – забудь!

В это время издали донесся шум голосов, топот, и в дверь, чуть не сбив с ног уходившего Александра Ивановича, стремительно вбежал Ломоносов. Он был без шляпы, в расстегнутом камзоле, парик съехал набок, лицо красное.

Иван Иванович даже рот раскрыл от удивления и неожиданности.

– Михаил Васильевич, что с тобой?

Десьянс академик посмотрел вокруг бешеными глазами, потом схватил бутылку, стоявшую на столе, и, вероятно, бросил бы ее об пол, если бы Александр Иванович, положив руку ему на плечо, не сказал своим равнодушным голосом:

– Смилуйтесь, господин академик, тому вину двести лет, – и, взяв от него бутылку, налил ему бокал вина. – Сейчас ежели вы войдете в равновесие чувств, то мы сможем с вами закончить утренний разговор о том, отечественные или заморские напитки лучше…

Ломоносов отпил вина, поставил бокал на стол и возбужденно заговорил:

– Нет, судари мои, более сего терпеть невозможно! Бежать нужно, бежать!.. На вечерней конференции собрались все Шумахеровы злодеи: Тауберт, Миллер и Эпинус – и постановляют русских астрономов – поручика Курганова и адъюнкта Красильникова – к наблюдению над солнечным затмением не допускать, а иностранных, приехавших из-за границы, – Добероша и других – можно. Я спрашиваю тогда Эпинуса, заведующего обсерваторией: «Почему вы русских астрономов к наблюдению допускать не желаете?» А Эпинус мне отвечает: «Для того не желаем допускать, что в науке еще слабы и того не увидят, что нужно». – «Ах, слабы! – говорю. – Я сам с ними наблюдать буду». Тогда ответствует мне Эпинус: «Вот еще один астроном нашелся!»

Александр Иванович с любопытством наклонился вперед.

– Ну и что вы ему сказали?

Ломоносов вздохнул:

– Ничего… Хотел взять свечной шандал* и бросить ему в физиогномию, но воздержался.

Александр Иванович заметил:

– Однако же такой способ едва ли спор ваш разрешит.

Иван Иванович встал, прошелся по комнате и сказал:

– Немцы прежнее свое нахальство обретать начинают. Надо завтра же Сенату распоряжение сделать о допуске русских астрономов к наблюдению.

Начальник Тайной канцелярии пошел к выходу, у дверей обернулся:

– И с оным предписанием поручику Курганову взять караул и занять обсерваторию.

Хотя предписание Сената о том, чтобы русские астрономы были допущены к наблюдению за затмением, поступило в Академию наук, заведующий обсерваторией Эпинус заявил, что тогда сам он не станет вести наблюдения, так как ему будут мешать.

Ломоносов, удовлетворенный тем, что победа в этом споре оказалась за ним, решил организовать наблюдение затмения у себя в саду.