Владимир Тендряков - Ночь после выпуска (сборник)

– Чем могу служить? – с подчеркнутой вежливостью, намеренно холодно, стараясь показать, что ничуть не удивлен и не очень заинтересован, спросил Сулимов.

Первый, с петушиной осаночкой, доблестно преодолел свою робость, ответил почти вызывающе:

– Спросите нас, кто мы такие, и вам станет понятно, что мы имеем кой-что сообщить товарищу начальнику.

– И кто же вы?

Посетитель с петушиной осаночкой еще сильней выпятил узкую грудь, повел носом в сторону своего до древесности равнодушного приятеля и воодушевленно объявил:

– Мы близкие друзья безвременно погибшего Рафаила Корякина!

– Для полного знакомства неплохо, чтоб вы еще и назвали себя.

– Ах, вас интересуют наши незначительные персоны!.. Соломон… И учтите – это мое настоящее имя… Соломон Борисович, увы, Рабинович. Да, еврей. Да, с двадцать пятого года рождения. И нет, нет! Под судом и следствием Соломон Рабинович никогда не был!

– Ну а вы? – Сулимов обратился ко второму.

– Клоповин я, Данила Васильевич, – объявил тот угрюмо.

– Достойнейший человек! – горячо воскликнул Соломон.

– То есть тоже не был под судом и следствием?

– Был, – с суровой простотой признался Клоповин.

– Даня, объясни! Даня, у товарища начальника может создаться нехорошее о тебе мнение!

– А что – был… В деревне из-под молотилки шапку зерна унес… С голодухи… Под указ попал, пять лет дали.

– И все! И все! Разве вы посчитаете это виной? – волновался Соломон.

Сулимов смотрел на этих людей и решал – выслушать их по одному или же не следует разбивать парочку? Если они явились с какими-то откровениями, то очень важно, чтоб не чувствовали себя связанными. Явно долго сговаривались, поодиночке навряд ли решились бы прийти сюда, разъедини – утратят чувство плеча, вместе с ним и запал. Соломон, может, что-то еще и выдаст, а из его дружка тогда слова не выдавишь. И, кроме того, они пока не свидетели, которых статья 158 Уголовно-процессуального кодекса обязывает допрашивать порознь, от предстоящего разговора зависит, станут ли ими. Нет, нельзя разбивать парочку, лучше потолковать в компании.

– Садитесь, – пригласил Сулимов. – Итак, вы оба были друзьями Рафаила Корякина?

– Первейшими! – отозвался Соломон.

– То есть собутыльниками? Вы такую дружбу имеете в виду?

Соломон скорбно вздохнул:

– Если хотите – да! Иных друзей покойный Рафа, скажу вам, не признавал. Но мы с Даней и сейчас, когда он ушел от нас навсегда, храним ему верность. Хотя Рафочка имел несдержанный характер и часто был груб с нами, мы с Даней ему все прощаем. Правда, Даня?

Даня выдавил из себя: «О чем звук!» – утробным баском.

– Так что же вы хотели мне сообщить?

Соломон набрал в грудь воздуху, на минуту замер, поводя выкаченными глазами.

– Вы, конечно, себе думаете, – заговорил он, – что, если б несчастный мальчик не убил своего папу, папа был жив. Так мы с Даней вам скажем: мальчик поспешил, папу и без него бы убили.

– Это догадки или у вас есть факты?

– Факт тот, что вы видите перед собой подручных… Да, как ни прискорбно, подручных убийцы! – возвестил Соломон. – Но, учтите, невольных, только сейчас понявших свою ужасную роль…

– Заявление, прямо сказать, оглушающее, – произнес Сулимов.

– А легко ли нам его сделать? Нет! Отнюдь! Но мы желаем остаться честными людьми. Правда, Даня?..

– Давайте по порядку.

– Два года назад нас с Даней наняли в покрасочный цех. Почему? Ни я, ни Даня в жизни никогда не правили и не красили машины. Но мы… мы, каемся, пристрастны к зелью! Да! К «зеленому змию». Сами скорбим, но… пьем! Вот за это-то нас и оформили…

– За пьянство?

– Именно! Чтоб были всегда под рукой у Рафаила Корякина! До нас возле него держали тоже двоих – Пашку Козла и Веньку Кривого, один не выдержал тяжелых обязанностей и отвалил, а другой доблестно сгорел на боевом посту. Нам так и было сказано: «Возьмете зверя на себя». Напрямую, товарищ начальник, напрямую!

– Пухов?

– Ах, вам уже известна эта фамилия? Тем лучше, тем лучше!.. Кому еще выгодно, чтоб Рафа Корякин не переставал пить! Если он завяжет, не станет брать в рот ни капли, то, скажите на милость, зачем ему тогда вкалывать и тянуть длинный рубль? Он не был сребролюбцем, наш покойный Рафочка. Но он любил больше нас с Даней трижды проклятое и трижды прекрасное состояние подогретости. Каждый из нас за него готов продать душу! За наши души, мою и Дани, ничего не дают. Зато душа Рафы – ой!.. Душа мастера, скажу вам, кое-чего стоит!