Хуан Гойтисоло - Цирк

– Молчать! – крикнул он. – Меня раздражает ваше шушуканье.

Они покорно и испуганно притихли и принялись по частям раздевать уже оплаканное тело.

– Принеси спирт.

– Скорей. Бутылку дезинфицирующего.

– Подержи его руку. Я наложу повязку.

Канарец, дрожа от бешенства, оглядывал их. Молчаливые, деловитые, они суетились вокруг него, как монахини или сиделки, стыдливо избегая всяких намеков на состояние, в котором он находился.

– Ну да, да! – крикнул он им. – Я пьян!

Он твердил это, пока не охрип. Потом вдруг воспоминание о событиях вчерашнего вечера с головокружительной быстротой пронеслись у него перед глазами. Накануне он поссорился с внуком и обеими дочерьми, ушел из дому, хлопнув дверью, и как одержимый пустился в паломничество по барам и тавернам. Драки. Ругательства. Ночь он провел под открытым небом. Сегодня снова напился и наконец устроил скандал на церемонии чествования престарелых граждан.

Острое сознание своего одиночества наполнило его ни с чем не сравнимой горечью. Он был один. Его дети больше не его дети. Мир, за который он боролся и страдал, рухнул. Осталось настоящее – уродливая карикатура на его грезы, лишенная всякого содержания пестрая полая скорлупа.

Покрытый мазями, повязками, примочками и пластырями, он оглядел комнату Пилар, статуэтки, гравюры, изображения святых, горящую лампаду в углу, четки на стене. Пилар было тридцать два года, а на вид почти шестьдесят. Ремедиос, с тех пор как овдовела, всегда ходила в черном и перещеголяла в ханжестве свою сестру. Он увидел, как в дверь просунулась боязливая фигурка внука, худого, рахитичного, с остриженной под машинку головой, в сползающих на нос очках. То был единственный мужчина в семье, тот, кто – как мечтал он когда-то – продолжит его род и кровь.

– Оставьте меня в покое! – закричал он, отталкивая заботливые руки дочерей. – Идите вы все к черту!..

– Но, папа…

– Убирайтесь!.. Вон отсюда!.. Не желаю вас видеть!..

– Дедушка!.. – пролепетал внук, пытаясь приблизиться к нему.

– И прежде всего ты!.. Слышишь?!.. Ты первый!..

Перетрусивший внук в слезах выскользнул как тень из комнаты. Несколько успокоившись, Канарец снова откинулся на спинку кресла и со смешанным чувством презрения и жалости позволил услужливым дочерям обматывать и дальше бесконечным белым бинтом свое расшибленное плечо.

Главная автострада пролегала по неровным уступам горного отрога. По одну сторону дороги громоздились скалы в зеленых пятнах сосен, по другую – отвесно спускался обрывистый склон морского берега, о который внизу разбивались волны. Газеты окрестили этот участок «дорогой смерти», и согласно статистике, ой каждый год оказывался обладателем национального рекорда по числу несчастных случаев. Но ни статистика, ни строгие предупреждающие надписи «Осторожно» или «Опасно» не производили особого впечатления на таких знатоков своего дела, как Джонни, которые искали случая щегольнуть ловкостью за рулем. Намертво вцепившись в гудрон дороги, которая вся состояла из непредвиденных поворотов, где не было даже уклона, водитель с гордым видом гнал машину со скоростью, превышающей семьдесят километров в час.

Откинувшись на заднем сиденье, Ута предоставил ему полную свободу. Вот уже несколько минут в его голове кружились сбивчивые мысли, и он тщетно пытался привести их в некоторый порядок. Знакомый пейзаж по сторонам шоссе, неотвязно напоминавший о скором возвращении домой, поневоле ставил его перед множеством проблем, о которых он до сих пор всячески избегал думать. И первой вставала проблема четырех тысяч песет, которые он задолжал хозяину такси. Кроме того, нужны были деньги, чтобы прожить ближайшие недели. В беспощадном свете фактов его поездка в Мадрид оказалась круглой неудачей. Заем, предоставленный ему братом, улетучился. Вместо того чтобы принести с собой шерсть, он сам возвращался стриженым.

Он сознавал, в какой трясине увяз, и это вызвало у него острое чувство страха. На переднем сиденье смеялись Джонни и механик, но их смех, так радовавший его во время всей поездки, сейчас показался ему вероломным и злонамеренным.

Ута опустил стекло и вытер со лба пот. Его бросало то в жар, то в холод. Ему казалось, что он стоит на краю колодца и кто-то пытается столкнуть его вниз.

– Посмотрим, – пробормотал он.

Его одолевала сильная жажда, и он ощупью поискал бутылку.

– Посмотрим.

Наконец он нашел ее под сиденьем и долго пил не отрываясь. Снедавшее его беспокойство быстро растворилось в наплыве добродушия и оптимизма, и все представилось ему уже в ином свете. Образ дона Хулио, курящего гаванскую сигару, вселил в него бодрое ощущение собственного благосостояния. Сейчас тот, должно быть, уже получил телеграмму и по приезде Уты ссудит ему необходимую сумму. Угрозы посеяли страх в душе дона Хулио, и, чтобы избавиться от него, он подпишет незаполненный чек. Этого чека хватит, чтобы расплатиться с шофером и механиком, а на оставшиеся деньги Ута купит новый костюм жене и никелированный велосипед Лус-Дивине.