Хуан Гойтисоло - Остров

Желая охладить его, я сказала, что мне Париж не нравится, но мне это не удалось.

– В такой столице, как Париж, каждый развитой человек может найти развлечение по вкусу, – сказал он. – Кино, например…

– Я никогда не хожу в кино.

– Или чтение…

– Я и не читаю.

– Беседы с друзьями…

Я сказала, что лучше чувствую себя в одиночестве.

– Вижу, что вы похожи на меня. Посидеть дома, послушать пластинки…

– У меня нет пластинок.

Он туповато воззрился на меня.

– Вы помогаете мужу?

– Нет.

– Чем же вы занимаетесь?

– Сплю.

Я говорила совершенно серьезно и воспользовалась его растерянностью, чтобы смыться. Клаудия, сказала я себе, ты была бесподобна. На другом конце стола засмеялась Долорес, и я подошла к группе, окружавшей ее. Какой-то юнец щелкнул зажигалкой, чтобы дать ей прикурить, и я услышала ее низкий голос: «Постарайтесь не спалить мне ресницы, хорошо?» Мне показалось, что я снова вижу Долорес на сцене в пьесе Бенавенте или Уайльда, и сердце мое замерло. Рафаэль поспешил представить нас:

– Долорес. Моя жена.

Я протянула ей руку, но она, словно не заметив ее, обняла меня за талию.

– Твой муж много рассказывал про тебя, – сказала она. – Не хочешь присесть?

Ее выгнутые дугой брови четко выделялись над светлыми глазами. Несмотря на складки у рта, Долорес показалась мне невероятно красивой.

Она спросила меня, надолго ли я приехала в Торремолинос, и я сказала, что это зависит от Рафаэля.

– Газета направила в Париж другого корреспондента. Мы еще не знаем, куда теперь пошлют Рафаэля.

Долорес молча курила, потом пригубила шампанское.

– Эллен прекрасная женщина, – проговорила она. – Искренняя, умная, откровенная… Мне бы хотелось, чтобы ты побеседовала с ней.

– Похоже, что ее муж – несчастный малый.

– Каждый муж – несчастный малый. Идея этого ужина – насмешка над ним. Эллен его презирает.

Пока мы беседовали, ее лицо смягчилось. Потом она показала на Романа:

– Вон тот павиан – мой. Не поверишь, но я была влюблена в него. Я ревновала, когда он изменял мне с какой-нибудь девкой… Вскрывала его письма, подслушивала телефонные разговоры. Пока однажды не сказала себе: «Долорес, ты совершенная дура. Тебе скоро стукнет сорок, а ведешь ты себя как девочка». В один день я разлюбила его. Теперь его очередь страдать…

Рафаэль рассказывал новый антиправительственный анекдот, и почти все придвинулись к нему. Любовники Эллен метали бисер перед ее мужем. Словно догадавшись, что речь идет о нем, Роман подошел к нам и сел рядом.

– Обворожительная Клаудия, – сказал он, целуя мне руку.

Он был похож на озорного, избалованного мальчика и улыбался, уверенный в собственной неотразимости, жеманно, как мужчина, привыкший к успеху у уличных женщин.

– Я не знаю, что тебе рассказывала про меня Долорес, но ты все равно ее не слушай. Я трудолюбивый, опытный врач и почтенный глава семьи…

– Кажется, мы с Клаудией беседовали вдвоем, – заметила Долорес. – Ты не мог бы хоть ненадолго оставить меня в покое?

Роман посмотрел на нее без злобы, но с выражением, которого я тогда не поняла, и пожал плечами.

– Я подошел не к тебе, – возразил он.

Он снова церемонно поцеловал мне руку и поднялся.

– Что ж, до следующего раза…

Долорес была удовлетворена.

– Не хочет понять, что надоел мне. Между нами все кончено, а он вдруг принимается ворошить пепел.

Муж Эллен наполнил бокал Долорес.

– Как вспомню, какой я была дурой… Представь себе, я устраивала ему сцены на людях. Это был лучший способ заставить его важничать еще больше… А с тех пор как я перестала обращать на него внимание, он начал преследовать меня. Если бы он только знал, как он мне опостылел!

Нашей беседе снова помешали: женщина в костюме от Шанель, которая рассказывала про солдата, поцеловала Долорес и пригласила нас назавтра в свой бассейн.

– Мы с Клаудией предпочитаем море. Отчего бы и тебе не пойти с нами?

– Куда?

– На пляж. А пообедаем в закусочной.

Впервые за долгое время кто-то решал за меня, и я прониклась безграничной благодарностью к Долорес. Сначала в Торремолиносе я чувствовала себя, как ребенок в незнакомой обстановке, и по прошествии нескольких часов подумала, что, очевидно, придется запастись решимостью и избавиться от назойливых знакомых, если я хочу быть свободной, однако я забыла, что это не Париж, а Малага, где все совершенно бескорыстно готовы к твоим услугам.

– Мы почти соседи, – сказала мне женщина. – Если хочешь, я заеду за тобой в одиннадцать.