Хуан Гойтисоло - Остров

Она была вписана в горы как естественное продолжение пейзажа и в лучах уходящего солнца показалась мне самым прекрасным городом в мире. Дома каким-то чудом удерживались над обрывами, и, затормозив, Долорес сказала мне, что как-то приезжала сюда из Мадрида, намереваясь покончить с собой: «Я больше часа простояла на мосту, глядя в расщелину, но смелости не хватило. Одно дело принять порцию таблеток, другое – прыгнуть с двухсотметровой высоты. Меня ужаснула мысль, что тело мое будет изуродовано. Если еще когда-нибудь со мной случится такое, я уж лучше приму веронал, как все трусы…»

Мы снова тронулись и замолчали. Город скрылся за вершиной, – как будто это был только мираж, – а потом мы поднялись по пыльной дороге к кварталу Сан-Франциско и Арабским воротам. Объехав руины Алькасабы, машина по улице Мендеса Нуньеса пересекла старую городскую площадь. В этот час она была заполнена крестьянами, возвращавшимися с полей, и Долорес, непрерывно сигналя, с трудом прокладывала дорогу. На тротуарах, прислонившись к стенам, неподвижно стояли мужчины. Кое-где распрягали и перековывали мулов. На углу двое тележников надевали колесо на ось.

Миновав мост, мы выехали на площадь и остановились рядом с машиной Энрике. До начала новильяды [23]оставалось еще десять минут, и, облокотившись о перила, мы смотрели в пропасть. Каменистые склоны, обрызганные зеленью, казались отвесными стенами. Воды Гуадалевина ниточкой серебрились на самом дне среди камней, а дальше начиналась розово-желтая долина, напоминающая своими красками мороженое с клубникой и ванилью. Галки неподвижно парили в воздухе. Потом внезапно, будто по сигналу, упали вниз и с криками нырнули под арки моста.

– Идем, – сказала Долорес – А то опоздаем.

Вниз по улице Кастелар текла река людей. Мундиры цвета хаки перемешались с черным платьем крестьян и погонщиков, густое людское месиво, – что-то вроде похлебки, – пахло вином и потом. Мужчины оборачивались, чтобы разглядеть нас, и Долорес, сорвав косынку с головы, обняла меня за талию.

– Идиоты… – процедила она. – Так и хочется плюнуть им в рожи…

Остальная компания поджидала нас в одном из кафе напротив арены, и мы сели выпить по стакану тинто. Энрике ушел за билетами, а когда он вернулся, мы встали, и Мигель, позвав официанта, дал ему ассигнацию в двадцать дуро. Магда нервно кусала ногти. Пока парень ходил за сдачей, она подошла ко мне и чуть не силой отвела в сторону.

– Ради бога, будь повнимательнее к Мигелю, – сказала она. – У бедняги создается впечатление, что все терпят его только ради меня, он еле держится. Вчера он не спал до четырех утра, пока я не вернулась… Я боюсь, как бы он не натворил чего-нибудь…

Магда говорила своим манерным детским голоском, и я ответила, что Мигель достаточно взрослый, чтобы обойтись без нянек. Но она продолжала канючить.

– Он невыносим. Я для него – все, и он не понимает, что мне иногда надо без него побыть на людях, хотя я и люблю его… Он сказал, что, если я его оставлю, он убьет себя. Я же не виновата, что мужчины такие и им нравится болтать со мной…

На трибуне я села рядом с Энрике. Прошло больше двенадцати лет, с тех пор как я смотрела здесь бой быков, и сейчас я вспомнила последнюю корриду, на которой была с Рафаэлем во время майской ярмарки. Губернатор пригласил нас в ложу, и Антонио Бьенвенида посвятил мне своего второго быка и отрезал ему оба уха.

На этот раз матадорами были трое неопытных и своенравных парней, но животные не дали им возможности показать себя. С первым быком ничего не вышло: он не позволил себя водить, и тореро то тайком, то явно гнал его ударами мулеты, пока под свист публики не прогнал вообще. Второй бык начал было входить в игру, но и его хватило ненадолго: после первых же бандерилий он подогнул передние ноги и упал. Тореро вел быка, бестолково вскидывая локти, и кончил тем, что убил его ударом в шею. Зрители скучали, возмущались, и меня вдруг одолела нервная слабость, всегда возникающая на плохой корриде, – какая-то смесь тоски и пустоты, постепенно наполняющая все тело.

В таких случаях лучше всего, если бык неожиданно прыгнет через барьер и нападет на смотрителя. От нечего делать я принялась разглядывать зрителей. Кругом сидели погонщики мулов в шляпах и жилетах и сеньоры, поглощавшие мансанилью и курившие сигары. На лицах женщин было написано алчное напряжение, как у всех, кто жаждет крови.

Третий бык тоже оказался трусливым и неинтересным. Тореро вел его осторожно и только справа, но публика хлопала и ободряла его. Меня удивило столь различное отношение к тореро, но сосед объяснил мне, что этот из Ронды.