Хуан Гойтисоло - Остров

– Мне начинают надоедать эти люди. Давай потихоньку смоемся.

Когда мы подкрадывались к выходу, нас заметила Лаура и сказала, чтобы подождали ее. Она уже выпила несколько лишних рюмок и вскоре появилась с Рафаэлем и Чичо. Мы совещались, не зная куда поехать. Чичо был за Баондильо, а Эллен предпочитала «Утешитель». Энрике прервал спор, сказав, что это мы решим в городе.

Я отдала Рафаэлю ключи от машины и села в «403» Энрике рядом с Эллен. Энрике вел машину очень быстро, надеясь, что они отстанут, но на перекрестке главного шоссе я, обернувшись, увидела фары «фиата». На протяжении всего пути никто из нас не сказал ни слова. Энрике был озадачен и зол не меньше меня. Выехав на площадь, он начал кружить вокруг цветников.

– Что это ты?

– Так. Может, им надоест, и они отстанут.

Но обе машины радостно кружили вслед за нами. После нескольких минут такой карусели Энрике сдался и остановил машину у «Центрального».

– Мы остаемся здесь, – сказал он.

Они тоже остались, и Рафаэль шутливо спросил Энрике, не хочет ли тот поехать на Азорские острова.

– На Азорские? Зачем?

– Говорят, там чудесный климат. Никто пальцем о палец не ударяет. Только развлекаются… Настоящий рай.

– Если ты оплатишь мне дорогу…

– Оплачу и тебе и Исабель. Поедем вчетвером. Но ты должен уговорить Клаудию.

– Почему? Она что, не хочет?

– Нет.

– Езжайте без меня, – сказала я. – Расскажите мне, как там, когда вернетесь. Обожаю слушать рассказы.

– Клаудия потеряла интерес к путешествиям, – продолжал Рафаэль. – А раньше она их обожала.

– Когда тебе где-нибудь хорошо, не хочется укладывать чемоданы.

– Любопытно. Несколько лет назад она говорила иное. Мечтала о путешествиях, о встречах с новыми людьми… Теперь ее но сдвинешь с места, и в то же время с людьми ей скучно.

– Смотря какие люди.

– Раньше ты не очень разбиралась. Тебя все занимало. – Он заказал официанту виски на всех и заключил, обращаясь к Энрике: – Париж изменил ее.

– Нас изменяет жизнь, – сказала я. – И ты уже не тот, что был.

– Да, не тот. Время подтачивает нас исподволь. Теперь мы живем лишь по привычке, – улыбнулся он. – Начали с того, что стали писать по заказу, а кончили тем, что и живем по заказу. Как ты считаешь, Энрике?

Энрике молчал, и я взяла его за руку. Это вышло непроизвольно, и все с тревогой посмотрели на меня. Наступило тягостное молчание.

– Может быть, потанцуем? – сказала Эллен.

– Это идея, – поддержал Чичо.

До сих пор только Лаура ничего не замечала, но теперь и она все поняла.

– Пойдем-ка и мы с тобой, Рафаэлито.

Медленно потягивая свое виски, он нерешительно взглянул на меня.

– Ты не идешь?

– Нет.

– А ты?

– Я тоже остаюсь, – сказал Энрике.

Рафаэль встал. Он сразу как-то постарел, его лицо прорезали морщины.

– Мы поедем в Ремо, – пробормотал он, глотая слюну. – Если вы передумаете, позвоните мне. Я засяду там на всю ночь.

Он удалялся, не оглядываясь, и, когда я убедилась, что он ушел, подошла к Энрике и поцеловала его в губы.

– Видишь, как он теперь ведет себя?

– Да.

– Он сломался, потерял всякое достоинство.

Мы вновь поцеловались, и я почувствовала, как он вздрогнул. Глаза его блестели.

– Пойдем.

Мы сели в машину. «403» оставил позади разноцветные огни реклам на площади, двойной ряд белых домов с газонами, лесистые холмы Эль Пинар. Шоссе взбиралось в гору, потом петляло вниз, и на одном из поворотов я увидела море, залитое лунным светом. В стороне елочными огнями горели зеленые и красные сигналы аэродрома. Мы переехали мост Гуадалорсе и обогнули квартал дешевых домов. В некоторых барах светились окна. Оставив позади трамвай и стоянку извозчиков, мы оказались на улице Аламеда, усаженной фикусами. Энрике свернул налево и остановился у отеля. Тогда я вспомнила бессонные парижские ночи и наш тернистый путь в Амстердам, но отступать было поздно.

Уже давно рассвело. Солнце красной кометой поднялось над горизонтом, и утренний бриз шевелил листву. Энрике затормозил у ограды.

Мы поцеловались еще раз, я вышла, и машина тронулась. Войдя в сад, я увидела, что гараж пуст. Рафаэль устал ждать нас, и, видимо, Лаура взялась его утешить. Оставив Эрминии записку с просьбой не тревожить меня, я приняла снотворное.

Когда я проснулась, было около двенадцати. Во рту пересохло, и я выпила целых пол-литра кофе. Звонили Исабель, Магда, Лауреано и еще какой-то мужчина, не пожелавший назвать себя, но передавший, что зайдет около двух. Эрминия глядела на меня глазами встревоженной птицы, и я попросила ее приготовить ванну.