Александр Солженицын - Раковый корпус

Однако Клара внутренне безошибочно ощущала, что главное в исходе её болезни решают не лейкоцитная формула, не гемоглобин, не показания рентгена – а её дух, тот самый “дух войска”, о котором она впервые прочла в больнице же из удивительной книги “Война и мир”. И прильнувши лбом к ночному стеклу окна, она круто решила, что хотя лечение идёт всё хуже, но с этого дня, ни на кого не надеясь, она вылечит себя сама – одним решением жить и быть счастливой. И ещё – если она выздоровеет, она никогда не станет врачом – чтоб не быть самой такой же не видящей и не слышащей душу больного.

Она выздоровела к февралю. Конец февраля в Ташкенте – это невесомая прозрачная весна. Уже зеленели раскидистые аллеи русских колониальных кварталов и “круглый сквер” – лес среди города. Клара медленно шла по солнечным сторонам, счастливо жмурилась на мелькание людей, трамваев, магазинов – и всё пело в ней радостью уже нежданной, вторично пришедшей к ней жизни и стократ теперь ценимого, не беззаботного здоровья. Было ощущение, что это – день рождения и что новую жизнь надо очень-очень хорошо прожить» [221].

Этот эпизод был вычеркнут в рукописи после начала работы над «Раковым корпусом».

2 апреля 1958 г. А. С. лёг в онкологическое отделение Рязанской областной больницы, чтобы пройти курс лечения сарколизином. Это было новое средство, воздействующее не только на опухоль, но и на метастазы, «отыскивая» их по всему телу. Наиболее эффективно сарколизин боролся именно с семиномой. «Слежу за своим лечением сам, преоборов сопротивление нач<���альника> онко-отделения, – пишет А. С. из больницы Е. А. и Н. И. Зубовым (10 апреля 1958). – (Кстати, только здесь могу оценить, как высоко и добросовестно поставлено лечение в Ташкенте!)» [222]. И продолжает в письме им же (3 мая 1958): «Онкоотделение областной больницы отличается тем, что не операционными больными пренебрегают по сравнению с операционными. В иные дни к ним вообще не подходят лечащие врачи. Зато практикантки из Мединститута сменяются с феерической быстротой (по 2 в день – и ни одна не возвращается вторично). Впрочем, меня это мало касалось: довольно быстро я установил, что в Рязани нет ни одного специалиста по лечению сарколизином. Но я добился и прочёл две инструкции, кроме того имел 2 письма из ин<���ститу>та Терапии Рака Ак<���адемии> Наук, откуда весьма любезно разъяснили всё, что меня интересовало. После этого в Рязани появился-таки один специалист по лечению сарколизином – это был я. Я взял лечение в свои руки, сам прописывал себе всё необходимое и осуществлял это либо через старшую сестру, либо через лечащего врача. Зав. отделением, заметив мою въедливость, уступил и предоставил всё течению вещей. После хорошо перенесённых трёх приёмов я на оставшиеся 4 выписал себя из больницы и продолжаю курс амбулаторно. <���…> Всё, что раньше называлось остатками моей опухоли в лимфоузлах, в настоящее время ни пальпированием, ни рентгеноскопией, ни pneumoperitoneum’ом обнаружению не поддаётся. Следует предположить поэтому, что опухоль рассосалась» [223].

Pneumoperitoneum (пневмоперитонеум) – от греч. pneuma (воздух) + лат. peritonaeum (брюшина) – заполнение газом брюшной полости. Газ, введённый в полость брюшины при рентгенологическом исследовании, создаёт на рентгенограмме светлый фон, облегчающий выявление спаек, опухолей и кист, а также их взаимосвязи с окружающими органами и тканями.

Трамвай тянул по мосту через речку. – Тот самый Салар, ровный шумок которого слышит Костоглотов, гуляя по аллеям парка (с. 134).

Шли удивительные кварталы: широченные тротуары, широченные бульвары. – От Мединститута в Старый город трамвай шёл через центр.

…он газетчиков уличных не видел с детства (вот когда последний раз: когда застрелился Маяковский и мальчишки бегали с экстренным выпуском). – В. В. Маяковский застрелился 14 апреля 1930 г. около 10.15 утра. Днём в газеты поступило распоряжение никаких самостоятельно добытых сведений о смерти Маяковского не печатать, ограничившись материалами, поступающими по каналам Российского телеграфного агентства. Одна ленинградская «Вечерняя Красная газета» успела выйти до этого распоряжения. О ней, видимо, и речь.

Что на каждом шагу в жизни его преследует цифра «пятьдесят восемь» – этому он ничуть не удивился. – Прежде всего, «пятьдесят восемь» – это номер статьи, по которой был осуждён Костоглотов. Рассказывая о Н. И. Зубове, с которым познакомился в ссылке, А. С. замечает: «Ему тогда шёл 58-й год (в созвучии с нашей знаменитой статьёй , где этот номер нас не преследовал!)<���…>» [224]