Александр Солженицын - Раковый корпус

– Да, действительно, – вздохнул Павел Николаевич. – Если бы в два раза меньше, так можно было б и жить.

– И дома лечиться!

– Ты думаешь, дома можно было б уколы?

– А почему нет? Ты к ним привыкнешь, втянешься – и сможешь продолжать дома. Мы это обговорим, мы это подумаем!

Павел Николаевич повеселел. Уж там разрешат ли уколы дома или нет, но сама решимость дочери идти на штурм и добиваться наполняла его гордостью. Авиета была наклонена к нему, и он без очков хорошо видел её прямое честное открытое лицо, такое энергичное, живое, с подвижными ноздрями, с подвижными бровями, чутко вздрагивающими на всякую несправедливость. Кто это? – кажется, Горький – сказал: если дети твои не лучше тебя, то зря ты родил их, и жил ты тоже зря. А вот Павел Николаевич жил не зря.

Всё-таки он безпокоился, знает ли она о том и что скажет сейчас.

Но она не спешила переходить к тому, а ещё спрашивала о лечении, и что тут за врачи, и тумбочку его проверила, посмотрела, что он съел, а что испортилось, и заменила новым.

– Я тебе вина укрепляющего привезла, пей по рюмочке. Красной икрицы привезла, ведь хочешь? И апельсинчиков, московских.

– Да пожалуй.

Тем временем она оглядела всю палату и кто тут в палате и живым движением лба показала ему, что – убожество невыносимое, но надо рассматривать это с юмористической точки зрения.

Хотя никто их как будто не слушал, всё же она наклонилась к отцу близко, и так стали они говорить друг для друга только.

– Да, папа, это ужасно, – сразу подступила Авиета к главному. – В Москве это уже не новость, об этом много разговоров. Начинается чуть ли не массовый пересмотр судебных дел.

– Массовый?!

– Буквально. Это сейчас какая-то эпидемия. Шараханье! Как будто колесо истории можно повернуть назад! Да кто это может! И кто это смеет! Ну хорошо, – правильно, неправильно их когда-то осудили, – но зачем же теперь этих отдалёнников возвращать сюда? Да пересаживать их сейчас в прежнюю жизнь – это болезненный мучительный процесс, это безжалостно прежде всего по отношению к ним самим! А некоторые умерли – и зачем же шевелить тени? Зачем и у родственников возбуждать необоснованные надежды, мстительные чувства?.. И потом, что значит само слово «реабилитирован»? Ведь это ж не может значить, что он полностью невиновен! Что-то обязательно там есть, только небольшое.

Ах, какая ж умница! С какой горячностью правоты она говорила! Ещё не дойдя до своего дела, Павел Николаевич уже видел, что в дочери он встретит поддержку всегда. Что Алла не могла откачнуться.

– И ты знаешь прямо случаи возвратов? Даже в Москву?

– Даже в Москву! – вот именно. А они в Москву-то и лезут теперь, им там как мёдом намазано. И какие бывают трагические случаи! Представляешь, один человек живёт совершенно спокойно, вдруг его вызывают – туда . На очную ставку! – представляешь?..

Павла Николаевича повело, как от кислого. Алла заметила, но она всегда доводила мысль до конца, она не могла остановиться.

– …И предлагают повторить, что там было сказано двадцать лет назад, воображаешь? Кто это может помнить? И кому от этого тепло? Ну, если уж так вам приспичило – так реабилитируйте, но без очных ставок! Но не треплите же нервы людям! Ведь человек вернулся домой – и чуть не повесился!

Павел Николаевич лежал в испарине. Ещё эта только мысль ему не приходила в голову – что с Родичевым, или с Ельчанским, или ещё с кем-нибудь потребуют очную ставку !

– А кто этих дураков заставлял подписывать на себя небылицы? Пусть бы не подписывали! – гибкая мысль Аллы охватывала все стороны вопроса. – Да вообще как можно ворошить этот ад, не подумав о людях, кто тогда работал . Ведь о них-то надо было подумать! Как им перенести эти внезапные перемены!

– Тебе мама – рассказала?..

– Да, папочка! Рассказала. И тебя здесь ничто не должно смутить! – уверенными сильными пальцами она взяла отца за оба плеча. – Вот хочешь, я скажу тебе, как понимаю: тот, кто идёт и сигнализирует – это передовой, сознательный человек! Он движим лучшими чувствами к своему обществу, и народ это ценит и понимает. В отдельных случаях такой человек может и ошибиться. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Обычно же он руководится своим классовым чутьём – а оно никогда не подведёт.

– Ну, спасибо, Алла! Спасибо! – Павел Николаевич почувствовал даже, что слёзы подходят к горлу, но освобождающие, добрые слёзы. – Это хорошо ты сказала: народ – ценит, народ – понимает.