Владимир Набоков - Пнин

– Некоторые из них выдала госпожа Миллер, – сказал Пнин, убежденный сторонник исторической правды.

В спальне посетительниц более всего поразила большая складная ширма, защищавшая двуспальную кровать с четырьмя колонками по углам от пронырливых сквозняков, а также вид из ряда маленьких окошек: темная скальная стена, в восьми саженях от окна отвесно уходившая ввысь, с полоской бледного звездного неба над черной растительностью на ее гребне. На задней лужайке Лоренс шагнул в тень, пересекши отражение окна.

– Наконец-то вы в самом деле удобно устроились, – сказала Джоана.

– А знаете, что я вам сейчас скажу, – отвечал Пнин конфиденциальным тоном с ноткой торжества, зазвеневшей в его голосе. – Завтра утром, под покровом тайны, я увижусь с господином, который хочет помочь мне купить этот дом!

Они снова сошли вниз. Рой вручил жене сумку Бетти. Герман нашел свою палку. Маргаритину сумку все еще разыскивали. Снова появился Лоренс.

– До свиданья, до свиданья, профессор Войнич! – пропел Пнин, и его щеки казались румяными и круглыми под фонарем крыльца.

(Бетти и Маргарита Тэер, все еще стоя в передней, любовались тростью польщенного д-ра Гагена, которую ему недавно прислали из Германии, – узловатой дубиной с набалдашником в виде ослиной головы. Голова эта могла шевелить одним ухом. Трость раньше принадлежала баварскому деду д-ра Гагена, сельскому пастору. Механизм другого уха сломался еще в 1914-м году, согласно оставленной пастором записке. Гаген брал ее, по его словам, для защиты от немецкой овчарки в Зеленом переулке. Собаки в Америке не привыкли к пешеходам. Он же всегда охотнее ходит пешком, чем ездит. Нет, ухо починить нельзя. По крайней мере, в Вэйнделе.)

– Почему он меня так назвал, хотел бы я знать, – сказал Д. В. Томас, профессор антропологии, Лоренсу и Джоане Клементс, пока они брели сквозь синюю тьму к четырем автомобилям, оставленным под ильмами на другой стороне дороги.

– Наш друг, – отвечал Клементс, – пользуется собственной номенклатурой. Его словесные причуды придают жизни новый трепет. Ошибки его произношения мифотворны. Его обмолвки – обмолвки оракула. Мою жену он зовет «Джон».

– Все же это как-то странно, – сказал Томас.

– Вероятно, он принял вас за кого-то другого, – сказал Клементс. – И как знать, может быть, вы и в самом деле кто-то другой.

Не успели они перейти на другую сторону улицы, как их догнал д-р Гаген. Все еще недоумевая, профессор Томас простился с ними.

– М-да, – сказал Гаген.

Стояла ясная осенняя ночь, снизу бархатная, наверху стальная.

Джоана спросила:

– Вы в самом деле не хотите, чтобы мы вас подвезли?

– Тут мне десять минут ходьбы. А в такую великолепную ночь пройтись пешком просто необходимо.

Втроем они постояли с минуту, глядя на звезды.

– И все это миры, – сказал Гаген.

– Или, – сказал Клементс, зевая, – страшный ералаш. Я подозреваю, что на самом деле это флуоресцирующий труп, а мы сидим внутри него.

С освещенного крыльца донесся сочный смех Пнина, кончившего подробно рассказывать Тэерам и Бетти Блисс о том, как он сам однажды возвратил владелице чужой ридикюль.

– Идем же, мой флуоресцирующий труп, пора ехать, – сказала Джоана. – Очень рады были повидать вас, Герман. Передайте привет Ирмгарде. Какая чудесная вечеринка! Никогда я не видела Тимофея таким счастливым.

– Да, благодарю, – рассеянно откликнулся Гаген.

– Надо было видеть его лицо, – сказала Джоана, – когда он сказал нам, что завтра собирается говорить с агентом о покупке этого сказочного дома.

– В самом деле? Вы уверены – он так и сказал? – резко спросил Гаген.

– Именно так, – сказала Джоана. – И уж, конечно, никто так не нуждается в собственном доме, как Тимофей.

– Что ж, покойной ночи, – сказал Гаген. – Рад, что вы пришли. Покойной ночи.

Он подождал, пока они дойдут до своего автомобиля, поколебался и зашагал назад к освещенному крыльцу, где, стоя как на сцене, Пнин во второй или третий раз принимался пожимать руки Тэерам и Бетти.

(«Никогда бы, – сказала Джоана, пятя машину и вращая руль, – никогда бы я не позволила своей дочери поехать за границу с этой старой лесбиянкой». – «Тише, – сказал Лоренс, – хоть он и пьян, но может еще тебя услышать».)

– Я вам не прощу, – говорила Бетти своему хозяину, который был чуть-чуть навеселе, – что вы не дали мне вымыть посуду.

– Я помогу ему, – сказал Гаген, всходя по ступеням крыльца и стукая по ним палкой. – А вы, детки, ступайте, ступайте.