Владимир Набоков - Камера обскура

«Какой? Расскажи», – попросила Магда, облизнувшись, но он не знал какой.

Он говорил далее о ранней своей страсти к живописи, о работах своих, о ценных находках, о том, как чистят картину – чесноком и толченой смолой, – как старый лак обращается в пыль, как под фланелевой тряпкой, смоченной скипидаром, исчезает грубая, черная тень и вот расцветает баснословная красота – голубые холмы, излучистая восковая тропинка, маленькие пилигримы…

Магду занимало главным образом, сколько стоит такая картина.

Когда же он говорил о войне, о том, как он мучился в окопах, она удивлялась, почему он, ежели богат, не устроился в тылу. «Какая ты смешная! – восклицал Кречмар, целуя ее в шею. – Господи, какая ты смешная!..»

Магде бывало скучно по вечерам, – ее влекли кинематографы, нарядные кабаки, негритянская музыка. «Все будет, все будет, – говорил он. – Ты только потерпи, дай мне отдышаться, сообразить, обвыкнуть. У меня всякие планы… Мы еще махнем куда-нибудь, вот ты увидишь…»

Он оглядывал гостиную, и его поражало, что он, не терпевший безвкусия в вещах, полюбил это нагромождение ужасов, эти модные мелочи обстановки, которыми без разбора пленялась Магда. На все падал отсвет его страсти и все оживлял.

«Мы очень мило устроились, правда, Магда?»

Она снисходительно соглашалась. Она знала, что все это только временно. Воспоминание о богатой квартире Кречмара было неотразимо, но, конечно, не следовало спешить.

Как-то, в начале июня, Магда пешком шла от модистки и уже приближалась к дому, когда кто-то сзади схватил ее за руку, повыше локтя. Она обернулась. Это был ее брат Отто. Он неприятно ухмылялся. Поодаль, тоже ухмыляясь, но сдержаннее, стояли двое его товарищей.

«Здравствуй, дитя, – сказал он. – Нехорошо забывать родных».

«Оставь мой локоть», – тихо произнесла Магда, опустив ресницы.

Отто подбоченился. «Как ты мило одета, – проговорил он, оглядывая ее с головы до ног, – прямо, можно сказать, дамочка».

Магда повернулась и пошла. Но он опять схватил ее и сделал ей больно. «Ау-уа!» – тихо вскрикнула она, как бывало в детстве.

«Ну-ка ты, – сказал Отто. – Я уже третий день наблюдаю за тобой. Знаю, как ты живешь. Однако мы лучше отойдем отсюда…»

«Пусти, пусти», – прошептала Магда, стараясь отлепить его пальцы. Кое-кто из прохожих остановился и смотрел, мечтая о скандале. Дом был совсем близко. Кречмар мог случайно выглянуть в окно. Это было бы плохо.

Она тронулась, поддаваясь его нажиму. Отто повел ее за угол. Подошли, осклабясь и болтая руками, остальные двое – Каспар и Курт. «Что тебе нужно от меня?» – спросила Магда, с ненавистью глядя на мятый картуз брата, на папиросу за ухом, на голую бычью шею. Он мотнул головой: «Пойдем вот туда – в кабак».

«Отвяжись!» – крикнула она. Те двое подступили совсем близко и, урча, затеснили ее. Ей сделалось страшно.

Они вчетвером вошли в темный трактир. У стойки несколько людей хрипло и громко о чем-то рассуждали. «Сядем сюда, в угол», – сказал Отто.

Сели. Магда живо вспомнила, как она с братом и вот с этими загорелыми молодцами ездила за город купаться. Они учили ее плавать и цапали за голые ляжки. У одного из них, у Каспара, была на кисти и на груди бирюзовая татуировка. Валялись на берегу, осыпая друг друга жирным бархатным песком, они хлопали ее по мокрому купальному костюму, как только она ложилась ничком. Все это было так чудесно, так весело. Особенно когда мускулистый, светловолосый Каспар выбегал на берег, тряся руками, будто с холоду, и приговаривая: «Вода мокрая, мокрая». Плавая, держа рот под поверхностью, он умел издавать громкие, тюленьи звуки. Выйдя из воды, он прежде всего зачесывал волосы назад и осторожно надевал картуз. Помнится, играли в мяч, а потом она легла, и они ее облепили песком, оставив только лицо открытым и камушками выложив крест.

«Вот что, – сказал Отто, когда появились на столе четыре кружки светлого пива. – Ты не должна стыдиться своей семьи только потому, что у тебя есть богатый друг. Напротив, ты должна о семье заботиться». Он отпил пива, отпили и его товарищи. Они оба глядели на Магду насмешливо и недружелюбно.

«Ты все это говоришь наобум, – с достоинством произнесла Магда. – Дело обстоит иначе, чем ты думаешь. Мы жених и невеста, вот что».

Все трое разразились хохотом. Магда почувствовала к ним такую неприязнь, что отвела глаза и стала щелкать затвором сумки. Отто взял сумку из ее руки, открыл, нашел там только пудреницу, ключи и три марки с полтиной. Деньги он вынул, заметив, что они пойдут на уплату за пиво. После чего он с поклоном положил сумку перед ней на стол.