Фридрих Горенштейн - Искупление (сборник)

– Негодяй, да я тебе в невесты гожусь!

Хотел ей ответить, что невеста по-китайски «бы-лядь», да, слава богу, промолчал. Местный колорит в подобных поездках меня не очень интересует, и задерживаюсь я там недолго. Самолетом туда – самолетом обратно. А тут поехал поездом. Почему? Во-первых, из-за пересадки в Киеве: давно хотел покопаться в киевском архиве. А во-вторых, захотелось опять проехать ночью мимо маленьких станций юго-запада, а особенно – мимо Бердичева. Потому что, как бы на меня ни смотреть – по-русски, по-еврейски, по-украински, по-китайски, – днем я весел и остроумен, но ночами мне спится плохо, нервы мои наэлектризованы, разнообразные болезни со всех сторон осадили меня, интеллигентного мещанина, и, может быть даже, я скоро умру. Может быть, трехтомник в издательстве «Искусство» выйдет уж после моей смерти. Интересно, назовут ли меня в предисловии к моим сочинениям «полнокровным иллюзионистом», что было еще возможно даже в начале сталинского царствования, в конце двадцатых годов, когда в предисловии к сборнику стихов одного поэта, имеющегося у меня в библиотеке, писали: «Перед читателем лицо замечательно талантливое, но столь же порочное, по своему творческому методу». Порочность метода иллюстрировалась примером: «Об одном из вождей пролетариата, председателе ВЧК и ОГПУ Феликсе Эдмундовиче Дзержинском сказано:

Но хотя бы так, хотя бы так изобразить каторжный период шефа НКВД и Чрезвычайки «Юзика» и написать о нем по-хасидски, по-шагаловски, смело, фантастично и весело, без слюнявого славословия или пенистой ненависти. Просто по сочным влажным лугам родной болотистой Польши ходит беленькой козочкой Железный Феликс и гремит вместо колокольчика кандалами.

«Как Юзик может быть таким жестоким?» – спрашивала Роза Люксембург, называя Феликса его подпольной кличкой. Вскоре ей это объяснили, с другого конца, начинающие немецкие нацисты – разбили прикладом затылок и бросили в берлинский канал. Может быть, когда-нибудь я, Забродский, увижу этот канал. Кто знает? Но теперь передо мной луга. Луга, по которым козочкой прогуливался Феликс Дзержинский, уже мелькали за рассветным окном. Уже проехали Червоное, Любар, Чуднов – последние станции прибердичевья. Уже углубились в «западынство». Это уже была другая земля, другая страна, другие словозвучия. Мелькали: Клевань, Корец, Жидичин (каково название). Здесь уже жило онемеченное славянство, которое вело торговлю более с Данцингом, чем с Киевом, издавна сплавляя свой товар по Западному Бугу в дубках и на плотах. Это уже была Волынь – край, когда-то густо покрытый сосновыми и лиственными лесами, но погубивший эти леса во имя хлебной торговли с Европой, где уж несколько веков назад начали расти цены на хлеб и славянский хлеб стал ходким товаром. Губили также леса цены на «попель» – поташ. Сделки с Европой на поставки «попеля» окончательно обезлесили местность и превратили лесные массивы в поташ. Последние, однако, века везли поташ уж не на запад, а на восток, и одним из центров по переработке древесины служила Попельня, мимо которой мы с Чубинцом проследовали и которая расположена на полпути между Фастовом и Казатином.

Как бы ни были сильны в прошлом связи Западной Украины с Европой, с завоеванием Волыни Россией и под ее покровительством произошло объединение разрозненных частей Украины. Но подобное объединение Украины Россиею, точнее, в желудке у России могло произойти только потому, что христианство было разъединено на разные идеологические течения. Трагедия этого разъединения может быть более всего видна на национальной судьбе Украины и Польши. Двадцать шестого апреля 1686 года Польша, испытывая давление Турции, заключила с Россией мир, признав за ней навечно Смоленск, Киев, Новгород-Северский и всю левобережную Украину. Государственная трагедия Польши была в ее католичестве, а Украины – в ее православии. Будь иначе, принадлежи они к одной ветви христианской религии, – может быть, слились бы в прочное славянское государство, преградив России, с ее азиатской кровью, дорогу в Европу.

И вот за окном местность, которая дольше всего сопротивлялась объединению с Россией из-за близости униатства к католичеству. Православие, которое служило идеологическим тараном русскому империализму, здесь, в этой местности, дело свое не выполнило и по сей день, – на насильно спаянном теле видны шрамы. И народ говорит иначе – с польским шипением, и национальная одежда ближе к польско-венгерско-румынской, и национальная кухня отличается, а сало чаще едят по-польски – с луком-цыбулькой или по-венгерски – с перцем, а не с чесноком. И поля иные: на песках и суглинках растет рожь, овес, гречиха, а пшеница с трудом уживается на тощих почвах. По берегам медленно текущих рек влажные болотистые травы, и что меня более всего занимает, это таинственные заросли вереска, совсем как будто не соответствующие этой местности, – вереска, из которого в старой Шотландии делали пиво. Такое впечатление, будто сама местность своей непохожестью сопротивлялась объединению с Азией.