Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

Уэсли слушал это, не комментируя.

– Я хочу все изменить; расправить крылья и проверить, готовы ли они к полету, – признался Билл. – Знаешь что?.. Хочу послужить в торговом флоте!

– А призывной статус у тебя какой? – спросил Уэсли.

– Только что зарегистрировался, если, конечно, повестка не пришла с утренней почтой, – размышлял Билл. – Но, черт возьми, мне нравится эта идея!

Уэсли поджег сигарету и поглядел на уголек, а Эверхарт погрузился в задумчивое молчание. Можно бы слегка подзаработать, старику скоро нужно грыжу вырезать. Что там сказал врач?.. семь месяцев? И малуй наверняка лет через пять или шесть захочет поступить в Колумбийский.

– Сколько денег можно заработать за рейс? – наконец спросил Билл.

Уэсли, набрав полный рот пива, подержал его немного, наслаждаясь вкусом.

– Ну, – ответил он, – по-разному. Простым матросом – несколько меньше. Рейс в Россию – сотни четыре баксов за пять или шесть месяцев, включая жалованье, морскую надбавку, портовую надбавку и сверхурочные. Но если по-быстрому, например, в Исландию, или каботажем в Техас, или в Южную Америку, за рейс выйдет меньше.

Что ж, два или три коротких рейса или один длинный явно принесут немало. Эверхарт зарабатывал 30 долларов в неделю в Колумбийском университете и платил аренду пополам с зятем, не бедствовал, но ему никогда не хватало денег, чтобы сделать сбережения или заложить основы будущей безопасности. Нередко удавалось зарабатывать немного сверх жалованья, репетируя студентов во время экзаменов. Но с 1936 года, когда он получил степень магистра по английскому и ему повезло занять место старшего преподавателя в университете, он понемногу катился по наклонной, транжиря все деньги, которые он оставлял себе, и проживая жизнь, полную разглагольствований в компании студентов, профессоров и людей вроде Джорджа Дэя; живя, короче говоря, обычной нью-йоркской жизнью. Он усердно учился и был блестящим студентом. Но беспокойство, которое назревало все эти говорливые годы, что он пробыл старшим преподавателем английской литературы, неясный порыв посреди довольно бесчувственного и самодовольного бытия, теперь настигли его взрывом осуждения. Что он делает со своей жизнью? Он никогда не был привязан к женщине, если не считать легкомысленных и случайных связей с несколькими девушками из близкого круга. Остальные в универе, понял он теперь с долей сожаления, стали правильными учеными, с самодовольным высокомерием молодых профессоров носили хорошую одежду, были женаты, снимали квартиры в кампусе или поблизости и нацелились на серьезную целеустремленную жизнь с перспективой карьерного роста и почетных степеней, с неподдельной любовью к женам и детям.

Но он уже шесть лет мчался в никуда, облаченный в свою мантию гения, увлеченный молодой пандант с громкими теориями, в потрепанном шмотье, откровенно веря в искусство критики. Никогда не останавливался, дабы оценить что-то, кроме мира. Никогда по-настоящему не обращал внимания на свою жизнь, разве что пользовался своей свободой, дабы поспорить о сущности свободы. Да, таков был Эверхарт, кто одним триумфальным утром, когда снег хлестал в окна, сказал своим студентам, что искусство – это бунт свободы…

Теории! Лекции! Разговоры! Тридцать долларов в неделю; дома по вечерам, пока старик храпит в кресле, проверяешь работы и готовишь конспекты лекций; затем в бар к Джорджу Дэю, учишься на магистра, болтаешь за стаканом пива и язвишь обо всем вокруг; пьесы, концерты, оперы, лекции; на бегу с книгами кричишь «привет!» каждому встречному; дикие вечеринки по выходным со всякими знакомыми; потом воскресенье – «Таймс», эти вкусные сестрины обеды, споры за столом с ее мужем, владельцем радиомагазина, будь проклята его чопорная шкура, и кино с Сонни вечером в «Немо», где толпы студентов Колумбийского колледжа швыряют что попало с балкона. Потом снова утро понедельника, занятия, по-быстрому пообедать в бутербродной, днем торчишь в библиотеке, читаешь, перехватишь стаканчик пива перед ужином, лекция Огдэна Нэша в театре Макмиллина в восемь тридцать. Затем обратно в бар выпить пивка, долгие дискуссии с парнями – Дэем, Пёрселлом, Фицджеральдом, Гобелом, Алленом… самой пьяной компашкой псевдоученых, какую ему только доводилось видеть, – и наконец, домой, к умирающему старому отцу, назойливой сестре, доморощенному юмористу-зятю, шумному младшему брату и уродскому пуделю.

Бах! Затем Эверхарт отбывает ко сну, кладет очки в роговой оправе на комод, вытягивает коротенькое тельце в кровати и размышляет, куда, черт возьми, все это ведет!