Курцио Малапарте - Шкура

Из лабиринта переулков поднимался запах смерти, похожий на призывный напев. Куда и зачем он звал? Может, мертвые хотели заставить нас думать, что лучше умереть?

Одним прекрасным утром мы перешли реку и взяли Флоренцию. Из помоек, погребов, с чердаков, из шкафов, из-под кроватей, из трещин в стенах, где они жили «в подполье» уже месяц, вылезали, как крысы, герои последнего часа, тираны завтрашнего дня. Героические крысы свободы, которым однажды доведется захватить Европу, чтобы возвести на развалинах чужеземного владычества царство собственной тирании.

Мы прошли Флоренцию молча, опустив глаза, как непрошеные гости и нарушители всеобщего счастья, под презрительными взглядами шутов свободы, украшенных кокардами, нашивками, галунами, страусовыми перьями – и даже лица их казались трехцветными. Преследуя немцев, мы углубились в долины Апеннин и поднялись в горы. На еще теплую летнюю землю падал по-осеннему холодный дождь, и еще долгие месяцы у Готской линии мы слушали бормотание дождя в дубовых и каштановых лесах Монтепьяно, в елях Абетоне, в белых мраморных скалах Апуанских Альп.

Потом пришла зима, и от Ливорно, где был командный пункт союзников, мы один раз в три дня поднимались к линии фронта, в сектор Версилия – Гарфаньяна. Иногда, застигнутые ночью, мы находили прибежище в расположении 92-й Черной дивизии американцев, в моем доме в Форте-деи-Марми, который в конце прошлого века построил на пустынном пляже между сосновой рощей и морем немецкий скульптор Хильдебранд с помощью художника Бёклина.

Мы оставались на ночь возле камина в большом холле, украшенном фресками Хильдебранда и Бёклина. Пули немецких пулеметчиков, засевших в Чинкуале, щелкали по стенам дома, ветер злобно терзал пинии, море волновалось под ясным небом, где Орион в красивых сапогах проносился со сверкающим мечом и луком.

Однажды ночью Джек тихо сказал мне:

– Смотри, Кэмпбелл…

Я посмотрел на Кэмпбелла, он сидел перед камином с офицерами 92-й Черной дивизии и улыбался. Вначале я не понял. Во взгляде Джека, устремленном в лицо Кэмпбелла, я прочел робкий привет и сердечное прощай, и в глазах Кэмпбелла, когда он поднял голову и посмотрел на Джека, тоже был робкий привет и сердечное прощай. Я смотрел на них, улыбающихся друг другу, и испытывал чувство нежной зависти и легкой ревности. Тогда я понял, у них был секрет, у Джека и Кэмпбелла, как и у Тани Мазьера, Джакомо Ломброзо и у моего маленького Джорджо, сына моей сестры, то был секрет, который они ревниво прятали от меня и улыбались.

Однажды утром партизан из Камайоре спросил меня, не хочу ли я встретиться с Маджи. Несколько месяцев назад, когда, преследуя немцев, мы дошли до Форте-деи-Марми, я втайне от Джека пошел проведать Маджи. Его дом был пуст. Партизаны сказали, что Маджи бежал в тот день, когда наши передовые части вошли в Виареджо. Если бы я застал его дома, если бы он выглянул из окна на мой стук, может быть, я выстрелил бы в него. Не в отместку за причиненное мне зло, не за преследования, которым я подвергся по его доносу, а за горе, причиненное другим. Это был Фуше городка. Высокий, бледный и худой, с мутными глазами человек. В его доме жил Бёклин, когда писал своих кентавров и нимф и знаменитый «Остров мертвых». Я постучал в дверь и поднял глаза, ожидая, что он выглянет в окно. Под окном в стену была вмурована доска, напоминающая о годах, проведенных Бёклиным в Форте-деи-Марми. Я читал выбитые на камне слова и ждал с автоматом в руках, пока откроется окно. Если бы он выглянул в тот момент, я, наверное, выстрелил бы.

Вместе с партизаном из Камайоре я пошел встретиться с Маджи. На лугу возле городка партизан указал на нечто, выступающее из земли.

– Маджи вон там, – сказал он.

Я почуял запах смерти, и Джек сказал:

– Пойдем отсюда.

Но я хотел увидеть вблизи торчащее из земли нечто, и, подойдя, я обнаружил, что это была обутая в ботинок нога. Короткий шерстяной носок прикрывал черную плоть, заплесневелый ботинок торчал, как надетый на палку.

– Почему вы не закопаете ногу? – спросил я партизана.

– Не, – сказал партизан, – так ему и суждено. Приходила его жена, потом дочь. Хотели труп. Не, этот труп – наш. Потом опять пришли с лопатой, хотели присыпать землей ногу. Не, нога тоже наша. Так ему и быть.

– Это страшно, – сказал я.

– Страшно? На днях два воробушка сели на ногу и стали любиться. Смешно было смотреть, как воробьи любятся на ноге Маджи.

– Пойди принеси лопату, – сказал я.