Курцио Малапарте - Шкура

– Папа непоследователен, – смеясь, сказал генерал Гийом. – Если он согласился быть освобожденным армией протестантов, то почему он не хочет видеть среди своих освободителей и мусульман?

– Может быть, Святой Отец, – сказал Пьер Лиоте, – был бы менее суров к мусульманам, если бы знал, какого высокого мнения гумьеры о его мощи. – И рассказал, что три тысячи женщин, нашедших приют на папской вилле, произвели огромное впечатление на марокканцев. Три тысячи жен! Папа, без сомнения, самый могущественный правитель в мире.

– Мне пришлось, – сказал генерал Гийом, – расставить охрану вокруг забора папской виллы, чтобы не дать гумьерам увиваться вокруг папских жен.

– Теперь понятно, почему папа не хочет турок в Риме, – сказал Джек.

Все рассмеялись, а Пьер Лиоте сказал, что союзников в Вечном городе ждет большой сюрприз. Похоже, Муссолини остался в Риме и приготовил союзникам триумфальный прием, он ждет их на балконе Палаццо Венеция, чтобы приветствовать своей как всегда выдающейся речью.

– Я буду очень удивлен, – сказал генерал Гийом, – если он упустит такую возможность.

– Уверен, что американцы будут с энтузиазмом аплодировать ему, – сказал лейтенант Лиоте.

– Они аплодируют ему вот уже двадцать лет, – сказал я, – и нет причины не делать этого и сейчас.

– Определенно, – сказал майор Маркетти, – если бы американцы не аплодировали ему в течение этих двадцати лет, им не пришлось бы в один прекрасный день высаживаться в Италии.

– Кроме речи Муссолини, – сказал Джек, – мы, конечно же, получим благословение Святейшего Отца с балкона собора Святого Петра.

– Папа – человек любезный, – сказал я, – и он, разумеется, не отправит вас в Америку без своего святого благословения.

В тот момент, когда гумьер, как древний священнослужитель, накрыв голову плащом, приближался к нашему столу с подносом, где красовалась большая роза из кусков ветчины, среди деревьев раздался глухой взрыв, и мы заметили, как несколько гумьеров пробежали по лесу за кухней.

– Опять мина! – воскликнул генерал Гийом, вставая из-за стола. – Прошу извинить меня, господа, я пойду взгляну, что случилось. – И в сопровождении нескольких офицеров он удалился по направлению к месту взрыва.

– С утра уже третий гумьер подрывается на мине, – сказал майор Маркетти.

Лес был напичкан немецкими минами, американцы называли их booby traps, минами-ловушками: марокканцы, снуя меж деревьев, неосторожно ступали на них и взлетали на воздух.

– Гумьеры неисправимы, – сказал Пьер Лиоте, – они не умеют приспосабливаться к современной цивилизации. А booby traps – один из ее элементов.

– В Северной Африке, – сказал Джек, – местные жители быстро привыкли к американской цивилизации. Нет никаких сомнений, что с тех пор как мы высадились в Африке, народы Марокко, Алжира и Туниса сделали большой шаг вперед в деле прогресса.

– Какого прогресса? – удивленно спросил Пьер Лиоте.

– Перед высадкой американцев, – сказал Джек, – араб ехал верхом на лошади, а его жена шла за лошадью пешком, держа ребенка за спиной и большой узел на голове. Но с тех пор как американцы высадились в Северной Африке, все радикально изменилось. Арабы, правда, ездят, как всегда, на лошади, а жены, как и прежде, сопровождают их пешком с ребенком за спиной и узлом на голове. Но они уже не тащатся позади лошади, а идут впереди. Из-за мин.

Взрыв смеха встретил слова Джека. Услышав смех офицеров, рассеянные по лесу марокканцы тоже воспрянули духом, довольные, что их командиры в хорошем настроении. В это время вернулся генерал Гийом, на лбу у него выступили капли пота, он выглядел скорее сердитым, чем взволнованным.

– Хорошо еще, – сказал он, садясь на свое место за столом, – что на этот раз никто не погиб. Один раненый. Но что я могу поделать? Разве это моя вина? Надо привязать их к деревьям, чтобы лишить возможности натыкаться на мины! Не могу же я расстрелять этого несчастного, чтобы научить его не подрываться на минах!

На этот раз, к счастью, неосторожный гумьер легко отделался: мина лишь начисто оторвала ему руку.

– Руку не могут найти, – добавил генерал Гийом, – кто знает, куда она залетела!

После ветчины на стол подали серебристо-синюю с зеленоватым отливом форель из реки Лири. Затем настала очередь кускуса, этой гордости Мавритании и сарацинской Сицилии, знаменитого арабского блюда из баранины, сваренной в отрубях, с корочкой, сияющей, как доспехи героинь Торквато Тассо. От золотистого вина с виноградников Кастелли Романи, ароматного вина Фраскати, благородного и нежного, как ода Горация, воспламенялись лица и речи сотрапезников.