Марсель Прево - Молох

– Если хотите, пойдемте осмотрим театр, – пролепетала Эльза, отодвигаясь от меня. – Наверное, вы не видали его? Ведь этот домик так редко отпирают.

– Очень благодарен вам, – отозвался я. – Говорят, что здесь очень интересно.

Казалось бы, что естественным результатом этого обмена мнениями было направиться к театру, но мы снова укрылись в одном из темных уголков, и только отзвуки голосов Макса и Греты, игравших около домика, привели нас к сознанию действительности.

– Пойдемте, – сказала принцесса, – вот сюда!..

Она направилась по узенькому коридору, шедшему вдоль линии фасада. Я шел следом за нею, любуясь ее парижским светлым платьем и шляпой-бержеркой.

«Я отлично чувствую, – думал я, – что ради этого светлого платья и бержерки мне предстоит пуститься на окончательно сумасшедший шаг. Но, обожаемая принцесса, как красноречивы ваши губки, когда вы не пользуетесь ими для разговора!»

И я поторопился добраться до сцены, так как надеялся, что там не будет недостатка в темных уголках.

Я не ошибся: на миниатюрной сцене нашлись два отличных темных уголка. Когда каждый из них был добросовестно использован, мы осмотрели уборные артистов, театральный зал и направились по противоположному коридору в апартаменты Комболь. Там было очень светло, да и вообще комнаты Комболь были очаровательны тем духом эпохи, которым они были проникнуты.

Особенно уютным был будуар артистки. Там было много кушеток и канапе, стены были усеяны зеркалами, а на камине серого мрамора высился прелестный портрет Комболь. У артистки были круглое розовое личико, маленькие карие глаза, великолепные темные волосы и пышная фигура; Я с чувством симпатии смотрел на свою соотечественницу, которая, как и я, вкусила в этой ссылке любовь. Вдруг я заметил около камина хлыст с рукояткой в виде золотого, усеянного гирляндами яблока.

– Это – хлыст принца Эрнста, – пояснила мне принцесса. – Что ему было нужно здесь? Просто понять не могу! А вот отсюда, с этой кушетки, – продолжала она, показывая мне на кушетку, стоявшую у окна, – отсюда вы можете наблюдать за церемонией!

Я так был тронут наивностью, сказавшейся в первой половине фразы принцессы, что почувствовал непреодолимое желание сказать ей что-либо приятное.

– Милая принцесса, – произнес я, – благоволите принять нижеследующее признание от вашего верноподданного: еще никогда вы не казались ему такой хорошенькой, как сегодня! И пусть официальная часть предстоящей церемонии тяготит меня – мне достаточно будет только взглянуть на вас, чтобы забыть обо всем!

Она покраснела, словно девочка, которая выслушивает первый комплимент в жизни. Напрасно пытаясь найти слова ответа, она сказала, в конце концов:

– Пойдемте, посмотрим платья артистки!

В большой невысокой комнате, заключавшей в себе гардероб артистки, было душно и темно. Странный аромат выдохшихся духов смешивался с острым запахом, который непременно оставляет после себя обитавший в помещении человек. Я открыл окно, поднял шторы. В это время Эльза принялась раскрывать шкафы, вделанные в стену. И чего-чего только здесь не было! Должно быть, собираясь бежать с псарем, Комболь немало жалела, что не может взять с собой все свои туалеты!

– Вы только посмотрите, – сказала мне Эльза, брезгливо доставая с крючка один из развешанных там корсажей, – посмотрите на грубый этамин, который в те времена употребляли на подкладку… Должно быть, кожа женщин того времени особой чувствительностью не отличалась!

Я ничего не ответил на это: не без волнения я вызывал пред собой образ пикантной француженки, выбиравшей здесь свой наряд, а потом протягивавшей губки своему венценосному возлюбленному.

Эльза повесила корсаж на место и обернулась ко мне. И солнце, забравшееся в этот момент в комнату, было свидетелем такого бурного поцелуя, от которого бержерка принцессы съехала назад, сбивая на сторону всю белокурую прическу.

– Ведь вы же любите меня, не правда ли, вы любите меня? – лихорадочно лепетала Эльза.

– Да, я люблю вас! – ответил я, и это было в первый раз, что я с такой полной искренностью адресовал ей эти слова.

Пламенными, неловкими руками я пытался поправить сбитую мною прическу принцессы. Но Эльзу внезапно объял приступ стыдливости.

– Идите к окну и дайте мне поправить прическу! – сказала она.

Я повиновался и подошел к окну, облокотившись на подоконник. Я залюбовался роскошью развернувшегося предо мной вида, обвеянного этим дивным осенним утром. Вдруг в воздухе показался клубок дыма, почти следом за ним прогремел выстрел. И в голове у меня промелькнул евангельский стих: «Прежде чем петух пропоет в третий раз…»