Марсель Прево - Молох

«Что значит маленький немецкий принц, надувшийся от собственного великолепия, что значит даже какой-нибудь император с лихо закрученными усами и замашками феодалов против союза природы, искусства и любви? Молох прав. Германия капралов – ложная, преходящая Германия. Настоящая Германия, вечная Германия – это Германия Канта и Шопенгауэра; это Германия Шарлотты и Вертера, Германия «Интермеццо». Пусть погибнет Германия капралов – и все народы мира склонятся перед этой привилегированной родиной мысли и гармонии!»

Приходилось ли вам испытывать иногда по утрам в привычный час пробуждения такое чувство, что хотя вы и спали достаточно, чтобы удовлетворить организм, но вам все же хотелось бы не отрываться от объятий сна, а наоборот – зарыться в них, чтобы избежать смутных беспокойств нарождающегося дня, начинающейся жизни?

В эту ночь я отлично проспал целых семь часов в маленькой тюрингской кровати. Уже давно сквозь полусонное оцепенение до меня доносились голоса с террас соседних вилл, шум шагов на лестнице, взвизгивания играющих на улице ребятишек. И вдруг я почувствовал, как свежие губки Греты, ласково касаясь моих волос, укоризненно сказали:

– Лентяй! Восемь часов, а он все еще в кровати! Это из-за праздника? И тебе не стыдно?.. А я сейчас позавтракаю на скорую руку с госпожой Молох и пойду с ней посмотреть на приготовления.

С протестующим ворчаньем я отвернулся к стене. Слова Греты «праздник», «приготовления» только увеличили обаяние сна. Я зарылся в подушки, но тут же вскочил, окончательно разбуженный. Со стороны замка прогремел пушечный выстрел, и ему ответили радостные крики, послышавшиеся со всех сторон. Я осмотрелся по сторонам. Комнату победоносно заливало солнце. Тень от флага, повешенного на террасе и колебавшегося в утреннем ветерке, дрожала на стене. И я сейчас же понял, почему мне так не хотелось просыпаться, несмотря на очаровательную ясность утра, несмотря на радостное оживление улицы, несмотря на зов Греты и обещание встретиться в Фазаньем павильоне с принцессой.

Это было второе сентября, день Седана. Если в замке стреляют из пушек, если мальчишки Ротберга разоделись в праздничные платья, несмотря на обыкновенную среду, если голубой флаг Ротберг-Штейнаха развевается около балкона, если, наконец, сегодня днем в присутствии всего двора и народа при звуках фанфар и приветственных речей в Тиргартене будет снято покрывало со статуи Бисмарка, то все это потому, что тридцать лет тому назад в такой же солнечный день, как сегодня, пало семнадцать тысяч французов, а остальные сто семнадцать тысяч предпочли сдаться, чем бесцельно погибнуть; благодаря чему Вильгельму I достались знамена, орлы, оружие армии вплоть до шпаги французского императора.

В этот день во всей Германской империи большой праздник. Даже школьники знают, что в этот день Германия воскресла из пепла. Старая Германия уступила ей свое место, и перед изумленным миром молодая восстала с поднятым мечом в руках.

Это – день Седана.

Как печально было у меня на сердце! И, занимаясь своим туалетом, я пытался проанализировать причину этой печали.

«Разве я виноват, что маршал Мак-Магон не досмотрел флангового движения Фридриха-Карла? Что он неосторожно прижался к железной дороге? Что он отодвинулся к Седану, отвратительно выбранному месту? Что 31-го августа, в тот момент, когда враг начал окружать его, он отдал строгий приказ по армии, назначая на «следующий день» отдых всей армии? А на «следующий день» была битва при Седане, далеко оставившая позади себя Павию и Ватерлоо.

Виноват ли я, что в семь часов вечера генерал Вимфен неосторожно лишил командования Дюкро, который по крайней мере спасал остатки армии? Виноват ли я, что в этот день слепой случай поражал все, в чем были судьбы Франции? И виноват ли я, что со средины августа император Наполеон III истекал кровью?

Я родился на свет в тот момент, когда все это было уже в прошлом. Самое сильное ретроспективное горе не может изменить тут что-либо. Неужели моя душа будет носить траур в годовщины Азинкура, Трафальгара? Оденется ли она в праздничные одежды в годовщины Бувина, Пай, Аустерлица? Жизнь превратится в кошмар, если прошлое будет на все набрасывать свою тень. Я ответственен только за самого себя. Так отступите же назад вы, призраки истории! Пусть мертвые хоронят своих мертвых!»

Среди подобных рассуждений я занимался своим туалетом; но вдруг моя рука дрогнула и галстучная булавка уколола мне грудь: со стороны замка послышался второй пушечный выстрел.