Марсель Прево - Куколка (сборник)

Полуденная жара давала себя чувствовать. Бурдуа сидел весь багровый, а на лбу и на шее Куколки выступили капли пота. Он приказал подать ей веер, и она принялась обмахиваться им, подражая светской даме.

– Какая вы прелесть! – невольно воскликнул Бурдуа.

– Так я, в самом деле, вам нравлюсь! – спросила она, перестав заниматься трюфелями и глядя ему прямо в глаза.

– Нравитесь ли вы мне? – с жаром воскликнул он. – Да я нахожу вас просто очаровательной! Отчего вы спрашиваете меня об этом?

– Оттого, что бывают минуты, когда я в этом сомневаюсь… Ведь нельзя всем нравиться, не правда ли?

«Очевидно, она находит, что я к ней холоден, – подумал Бурдуа. – Я и в самом деле веду себя с ней, какой-то папаша… Житрак на моем месте действовал бы решительнее… Когда слуга пойдет за жарким, я поцелую ее».

Это решение несколько опечалило его: ему казалось, что он преждевременно испортит что-то прекрасное, отнимет у верного счастья всякую цену… Но делать нечего, так надо!

Как только они остались одни, он придвинул свой стул, взял обе руки Куколки и стал целовать их. Она не сопротивлялась, мгновенно сделавшись серьезной. Заметив, что ее пальчики были исколоты шитьем, Бурдуа решил, что сведет ее к госпоже Ламиро. Он глубоко страдал от своей застенчивости; в него как будто внедрилось то чувство, какое он предполагал в Куколке, стыд молодой и красивой девушки, отдававшейся старику. Однако он решил прикоснуться губами к ее щеке и к темным кудрям, причем исполнил это, как религиозный обряд. Она серьезно поцеловала его в щеку, когда он садился на прежнее место. Все это сопровождалось глубоким молчанием.

С приходом слуги к ним вернулась прежняя веселость и способность говорить. Чтобы рассеять налетевшую на сердце грусть, Бурдуа налил себе чистого шампанского, которое до этой минуты пил разбавленным.

«Что это со мной? – спросил он себя. – Я люблю эту милую малютку, мне приятно целовать ее; ей это также приятно… Только мы так мало знаем друг друга… а спешить так неудобно».

Ему хотелось бы взять ее к себе на колени и баюкать, как малого ребенка, тихонько нашептывая: «Я старый, седой толстяк, но я очень люблю вас. Постарайтесь и вы полюбить меня! Я буду так счастлив!» Вот чего хотелось бы ему, а вместо того ему, по-видимому надо, было спешить прямо к цели.

Таково было мнение Житрака и Терезы, а может быть, и Куколки? Она, видимо, удивлялась его сдержанности.

«Без наивностей! – сказал себе Бурдуа, осушая бокал шампанского. – Эта девочка совсем такая же, как Тереза и все прочие подруги…. порочнее и развращеннее любого гимназиста. Но я не буду дураком!»

Для храбрости он перевел разговор на нравственность той мастерской, в которой работала Куколка.

– У каждой кто-нибудь есть? Не правда ли?

– О, конечно! – без малейшего смущения ответила Куколка. – Прежде всего, те, у которых нет семьи… Вы понимаете, одним ведь заработком нельзя жить. Как бы вы ни старались завтракать за пятнадцать су, а обедать за двадцать, у вас почти ничего не останется на квартиру, отопление, одежду, стирку и освещение… И как грустно постоянно сидеть одной!.. Разумеется, одни выдерживают, а другие – нет.

«Вот и вся их мораль!» – с грустью думал Бурдуа, пока слуга ставил на стол мороженое и пирожки.

– А Тереза? – спросил он.

– Тереза держится. На словах она никого не боится. Она рассказывает нам в мастерской такие истории, что мы покатываемся со смеха; не знаю, откуда она их берет. Но до сих пор у нее никого не было. Ведь она живет с матерью, и обе работают. А вот теперь она влюбилась в вашего друга, потому что он очень шикарный.

– А вам самой он нравится, Куколка? – спросил Бурдуа, подстрекаемый ревностью.

– Это не мой тип, – с гримасой ответила она. – Но он прекрасно одевается. У нас, в мастерской, он многим нравится.

– Ну… а вы приехали бы сюда с ним вместо меня?

Он сам удивился смелости своего вопроса, но Куколка не почувствовала ни малейшего смущения.

– Не думаю, – ответила она после небольшого размышления. – Я уже сказала вам, что это не мой тип. И к тому же он… как бы это сказать?.. Он всего этого ни в грош не ставит.

«Значит, я – ее тип?» – рассуждал Бурдуа, и был готов осыпать ее поцелуями за эти слова, но как раз в эту минуту явился слуга и стал расставлять на столе кофе, ликеры, сигары и папиросы.

– Если месье и мадам чего-нибудь пожелают, вам стоит только позвонить, – сказал он, уходя и указывая на кнопку электрического звонка.